Осторожно! Режим "сделать хорошо" активирован!
осторожно, слэш, ООС, АУ, всякая фигня и лютый обоснуй!Чэнсяни мелкие, ещё ни разу не больноублюдочные, времён ОГ. "Первый раз" в смысле первого секса с проникновением, влюблённый немного придурок ВИ и познающий все прелести дружбы с привилегиями ЦЧ. НХС с порнушкой на фоне. И да, хуже неопытных юнцов в вашей постели — только пара таких неопытных юнцов в вашем тексте.
Чэнсяни
Вэй Усянь не видел в том, что они делают, ничего странного: они с Цзян Чэном близки как братья — значит, нет ничего постыдного, чтобы помогать друг другу даже в столь интимных вещах.
Началось всё с банального любопытства — правда ли чужая рука на янском корне ощущается ярче, чем своя собственная? Можно было бы на том и закончить, но как-то оба единодушно решили, что нет смысла отказываться от удовольствия, подарить которое другому ничего не стоит.
Начав с простейших ласк руками, они очень быстро дошли до поцелуев и куда более откровенных прикосновений к телу. Нет, ни один из них не был обрезанным рукавом — тех ведь привлекают мужчины вообще и только мужчины. Цзян Чэн же часто бегал к девушкам в пристани, а сам Вэй Усянь…
Его, кажется, вообще никто не привлекал — не внешне, а так, чтобы хотелось касаться самым интимным образом и получать такие же прикосновения в ответ. Цзян Чэн — другое дело, с ним было привычно жить на расстоянии вытянутой руки, почему бы не подпустить почти-брата ещё ближе? Тем более, они не пересекали той грани, за которой начинается нечто большее.
Всего лишь своеобразная взаимопомощь, которую скоро дополнила увлекательная игра «не попадись на глаза кому-нибудь, занимаясь непотребством». Как они оба быстро сообразили — если ласкать друг друга, к примеру, в зарослях лотосов, где в любой момент может появиться кто-то посторонний, ощущения получаются ещё острее.
Что эта грань всё же пересечена, Усянь понял, стоя на коленях перед Цзян Чэном, с янским корнем во рту — и получая от этого искреннее удовольствие.
Не то чтобы это что-то изменило, на самом-то деле. Скорее уж дало исчерпывающие ответы на все вопросы.
Он хотел быть именно с Цзян Чэном — всегда. Как друг, как правая рука, как любовник. На спутника в самосовершенствовании, разве что, рассчитывать не приходилось — его шиди, как и положено наследнику ордена, мечтал о счастливой супружеской жизни с какой-нибудь девой.
Но дева — это потом, очень потом. А до того Вэй Усянь собирался, не терзаясь лишними сомнениями, взять всё, что ему будет позволено взять. И не говорить ни о чём Цзян Чэну — право слово, зачем тому знать об этих совершенно излишних чувствах?
Главное только быть аккуратным в дальнейших порывах — и так несколько удивительно, что шиди не только не счёл игру на флейте слишком откровенной, а даже иногда сам дарил подобные ласки.
Идея уехать на целый год в Облачные Глубины с их тремя тысячами правил не понравилась Вэй Усяню совершенно — и отнюдь не только из-за невозможности зажимать шиди по тёмным углам. Да что там — даже куда более склонного к порядку Цзян Чэна напрягало отсутствие мяса и специй в еде и открытой воды в шаговой доступности.
Зато в Облачных Глубинах они находят настоящее сокровище в человеческом обличии.
Сокровище зовут Не Хуайсан, он старше Вэй Усяня на год и Цзян Чэна — почти на два. Он проходит обучение у наставника Лань уже третий раз, а потому знает все потайные тропы Облачных Глубин. И он занимается распространением среди адептов весенних картинок. В том числе и с обрезанными рукавами.
На самом деле Усянь несколько побаивался реакции на них Цзян Чэна — тот достаточно нервно относился к упоминаниям обрезанных рукавов. И тем удивительнее был проявленный им интерес к весенним картинкам, изображавшим соитие двух мужчин:
— А так вообще можно? — его палец упёрся ровно в то место на рисунке, где янский корень одного из партнёров погружался в задние врата другого.
— Конечно! — как-то подозрительно воодушевился Хуайсан. — Именно так оно у двух мужчин и происходит. Женщину, конечно, тоже можно так взять, но мужчине от этого будет приятнее.
— Приятнее? — Цзян Чэн от удивления изобразил руками несколько пассов, видимо, должных проиллюстрировать очертания нефритового стержня и медных врат, категорически не совпадающих по размерам. — Как это вообще может быть приятно, если?..
Вэй Усянь, впрочем, знал — как. Интересовался и даже пробовал на себе, втайне надеясь, что однажды в его задних вратах побывает что-то помимо собственных пальцев. Что-то вполне конкретное и принадлежащее его шиди.
Не Хуайсан же вдохновенно вещал стремительно краснеющему Цзян Чэну о масле, растяжке и потайной жемчужине. В конце концов тот не выдержал и рявкнул:
— Ну и зачем мне это знать? Я же не обрезанный рукав!
На этом, как показалось Усяню, данная тема была окончательно закрыта.
А перед самым отбоем, когда они уже остались одни в выделенной им комнате и готовились привычно поласкать друг друга перед сном, Цзян Чэн неожиданно выдал:
— А мы можем попробовать... это?
Вэй Усянь даже не сразу понял, о чём он — разговор над весенними картинками был несколько сяоши назад, и не было ни единой причины думать, что Цзян Чэн может к нему вернуться. Ну, кроме, разве что, юньмэнского национального любопытства...
— Ты о том, что сегодня так красочно расписывал Хуайсан? — надо было всё же уточнить на всякий случай — сложно поверить, что шиди и правда возжелал чего-то подобного.
Ответом ему был короткий кивок.
— Я... Мне интересно. Если обрезанные рукава этим занимаются — это не может не быть приятно, — Вэй Усянь мысленно кивнул, не выдавая, впрочем, своей осведомлённости — подобные ласки и правда были весьма приятны, вопреки ожиданиям. Но следующие слова Цзян Чэна пошатнули веру в реальность происходящего:
— Я верю, что ты не причинишь мне лишней боли, так что — давай попробуем, — под конец он был куда увереннее в своих намерениях, чем когда начинал разговор.
А Усянь на несколько мяо позорно застыл, пытаясь осознать сказанное. Это что, Чзян Чэн предлагает... себя?
Не то чтобы он вообще о таком не думал — но только в очень отдалённой перспективе и явно при условии, что прежде позволит овладеть собой.
— Или ты против? — удивительно, но в голосе Цзян Чэна проскользнул... страх?
Ну конечно же! Предлагая подобное, тот явно рассчитывал на полное согласие со стороны шисюна — иначе бы просто не решился.
— Всего лишь удивлён, — Вэй Усянь резко мотнул головой. — При Хуайсане ты не выказывал заинтересованности в подобных практиках — скорее наоборот.
— О нашей связи не должен узнать никто, — кивнул Цзян Чэн, расслабляясь. — За закрытыми дверями же я хочу — всего.
От этих слов янская ци резко плеснула жаром от Золотого Ядра вниз. Небожители, неужели одни лишь слова могут действовать — так? А впрочем...
Придвинуться на кровати ближе и прошептать в самое ухо:
— Значит, ты хочешь, чтобы я овладел тобой, как на тех весенних картинках, так? — и смотреть, как в черных глазах разгорается ответное желание.
Сам Цзян Чэн предпочёл дальнейшему трёпу действие — вцепился ладонью в волосы своему шисюну, притягивая того для откровенного поцелуя.
И после этого «хочу всего» Усянь уже не боялся — ничего. Ни оставлять следы на ключицах, которые Цзян Чэн потом будет пытаться не показывать в вороте ханьфу; ни притираться к чужому янскому корню своим, хватая шиди за бёдра; ни даже прижимать того к кровати, уже обнажённого, выгибающегося всем телом. Откровеннее, чем в самых стыдных его снах.
Ни в одном из них Цзян Чэн не лежал под ним, раздвинув ноги, и не совал в руку склянку с маслом. Со сбившимся дыханием, припухшими губами, расцветающими от ключиц и ниже красными пятнами — и совершенно неприлично шальными глазами.
Первый палец входит легко, но Вэй Усянь по себе помнит, что эта лёгкость обманчива — нужно приложить немало усилий, прежде чем добавлять второй. А чтобы задние врата смогли принять его янский корень, в них, наверное, должно свободно двигаться не меньше трёх.
Это сложно — аккуратно растягивать тугую хризантему, когда собственный корень Ян изнывает от желания; когда шиди так бесстыдно то сам насаживается на пальцы, то толкается в ласкающую его нефритовый стержень руку — и закусывает пальцы, чтобы не привлечь стонами внимания какого-нибудь Лань Ванцзи.
Когда в его медные врата входят уже три пальца — и Усянь думает, не имеет ли смысл добавить четвёртый, — Цзян Чэн перехватывает ласкающую его янский корень кисть:
— Если так продолжишь, — этот хриплый голос отнюдь не помогает держать себя в руках, — я достигну пика раньше, чем приму тебя.
— Цзян Чэн, — голос самого Усяня, наверное, ничем не лучше, — если ты продолжишь изображать
живой соблазн — я возьму тебя прямо так, и...
— Так бери! — в срывающемся голоси шиди — не мольба, но почти гнев. Во всей раскинувшейся на простынях фигуре, несмотря на бесстыдно раздвинутые ноги — ни капли подчинения. И самоконтроль всё же летит к гулям озёрным.
Прикосновений покрытой маслом ладони к собственному янскому корню совершенно не облегчают возбуждения Вэй Усяня, а потому первые несколько толчков получаются куда более резкими, чем следовало бы — пока с губ Цзян Цэна не срывается стон отнюдь не наслаждения.
Это охлаждает пыл достаточно, чтобы суметь остановиться и дать шиди привыкнуть — но у того, конечно же, есть своё мнение:
— Двигайся давай! — призыв подкрепляется ударом пяткой по ягодицам Усяня.
— Но тебе же больно, — слова эти выходят какими-то беспомощными — слишком явно в их интонациях читается желание втрахать Цзян Чэна в кровать.
— Мне не больно, — тот резко поднимается на локте, пальцами другой руки впиваясь шисюну сзади в шею — до боли. До той самой боли, от которой возбуждение становится лишь сильнее. — У меня сейчас яшмовые бубенцы реально зазвенят, если ты не перестанешь тупить.
И этого уже достаточно, чтобы подхватить Цзян Чена под колени, меняя угол проникновения — и отпустить себя. Наградой ему звучит хриплое: «Гуй тебя раздери, да!»
Категорически не хватает третьей руки, чтобы одновременно ласкать и чужой янский корень, но Цзян Чэн справляется с этим сам — и вид, что открывается сейчас Вэй Усяню, горячее самых лучших весенних картинок Хуайсана: влажные искусанные губы, блестящая от пота кожа, скользящие по бордовому навершию пальцы...
Конечно же, долго продержаться у него не получается. Каких-то остатков адекватности хватает лишь на то, чтобы излить не внутрь, а шиди на живот.
Увы, достичь сияющего пика вместе не получается — впрочем, в первый раз на это и рассчитывать не стоило, — а потому, немного переведя дух, Вэй Усянь спускается к янскому корню Цзян Чэна, проводя по тому сначала рукой, а после и языком. Пальцы другой погружаются во влажные и приятно раскрытые после проникновения задние врата — и шиди неожиданно громко стонет, изливаясь ему в рот.
Цзян Чэн приходит в себя медленнее. За это время его шисюн успевает не только собраться с силами, но и сходить за влажным полотенцем — которое у него ту же отбирают. Не то чтобы Вэй Усяню тяжело привести их обоих в порядок, но просто лежать и позволять это делать другому — приятно.
— Надеюсь, я сегодня не слишком сильно облажался? — за привычным шутливым тоном скрывается искренний страх. Цзян Чэн его, конечно, не слышит, и, кажется, сводит всё к их обычной перепалке:
— На комплимент напрашиваешься?
Но следующие слова становятся для Вэй Усяня неожиданностью — и неожиданностью, несомненно, приятной:
— Это было охуенно, доволен? — выдохнутые прямо в губы слова подкрепляются ощутимым укусом. — И мы ещё неоднократно это повторим. Только завтра я буду сверху.
И от этих «повторим» и «завтра» на душе Вэй Усяня разливается такое приятное тепло, что он сгребает шиди в охапку, не слушая никаких возмущённых возражений. Их, впрочем, и не следует.
Вторая кровать в эту ночь так и остаётся пустой.
ЦЛ и мелколани сами не нашли, позвали ВИ на помощь. ВИ поднял ВН и заодно всех мертвяков в округе. Идёт ЦЧ по лесу, беспокоится, что племяш на охоте задержался, смотрит, а лес полон лютых мертвецов, и все ползают по кустам
Анон, не знаю, этого ли ты хотел, но перед сном накатило вдохновение) вычитывалось слипающимися глазами, так что заранее прошу прощения за ляпы, если что)
Цзинь Лин и своенравный Цзыдянь, а также некоторое количество желающих помочь с поисками)Дядя Цзян всегда так ловко управлялся с Цзыдянем, что у Цзинь Лина аж руки чесались попробовать так же. Как он выбивал дух из любой нечисти одним гладким движением, одновременно высекая искры и ослепляя ими оставшихся врагов! Как практически без усилий отправлял гибкую молнию длиною в два чжана обвиться вокруг ног или лап обратившихся в бегство!.. В общем, Цзинь Лин ходил за непреклонным Главой Цзян почти месяц, всячески намекая, иногда требуя и грозя своим положением и под конец почти умоляя, и наконец вожделенное кольцо оказалось на его указательном пальце, а дядя велел убраться с глаз долой и не появляться в Пристани Лотоса минимум неделю.
Цзинь Лин предвкушал восхищенные выражения лиц Цзинъи и Сычжуя (особенно Цзинъи, конечно), когда он невзначай перед охотой поправит колчан, а Цзыдянь так невзначай заискриться, а Цзинь Лин так невзначай глянет через плечо...
К сожалению, в реальности Цзыдянь на его мысленный приказ заискриться взорвался снопом искр, Цзинь Лин от неожиданности дернулся и упал, споткнувшись о путающуюся под ногами Фею. Хуже начала для ночной охоты и придумать было нельзя. Еще и Цзинъи, проржавшись, спросил:
– А что, теперь дядя юной госпожи считает, мы в случае чего не сможем ее защитить?
Цзинь Лин бы показал, кого тут нужно защищать, но Сычжуй, как обычно, поулыбался и развел их по разным углам поляны, поэтому обошлось.
Но если вечер не задался, то уж не задался. Плавные и мощные движения дяди оказалось не так уж легко воспроизвести, и у Цзинь Лина получались либо короткие и совсем не эффектные рывки, либо весьма зрелищные, но с большим опозданием, и от них легко было уклониться. В сердцах обругав про себя упрямый кнут, заканчивал он охоту привычным Суйхуа.
– Ну ты сегодня в ударе. – сказал ему Цзинъи, когда они закончили зачистку опушки от яо, родившихся из срубленных крестьянами древних сосен, и даже повесили на всякий случай на деревьях несколько талисманов. – Чуть меня своим Цзыдянем за компанию не припечатал, где он, кстати, что-то больше не искрит?
Цзинь Лин глянул раздраженно на свою ладонь, и внутри все похолодело. Дядя всегда обещал переломать ему ноги... но вот, кажется, и наступил час, когда он это обещание исполнит... и если бы можно было отделаться одними ногами...
– Фея, – прохрипел он. – ищи, иначе нам конец.
Фея восприняла приказ с энтузиазмом, но через какое-то время они поняли, что она просто ведет их в сторону Пристани Лотоса.
– Ты что, совсем!? – зашипел на нее Цзинь Лин. – Не пойду я к дяде, пока не найдем Цзыдянь! Он мне голову открутит! Сами справимся, ищи тут!
Но Фея, кажется, на такой тон обиделась, потому что просто отвела их обратно на поляну, где поиски и начались, и там удобно устроилась под сосной у зарослей ежевики, флегматично наблюдая, как Цзинь Лин и согласившиеся помочь Лани ползают и ворошат кусты. Они нашли три медяка, осколки кувшина и кусок потерянной кем-то подошвы от сапога, но не кольцо.
– Слушай, – не выдержал Сычжуй. – Глава Цзян же как-то его находил, наверное? Может, есть какое-то заклинание, талисман?
Красный от злости и стыда Цзинь Лин покачал головой – если что-то такое и было, дядя об этом никогда не говорил.
– Может, он свистом его подзывает? – хохотнул Цзинъи.
Цзинь Лин бросил на него испепеляющий взгляд, но потом потихоньку и незаметно стал отходить все дальше будто бы в поисках, и оказавшись на соседней поляне, зажмурился и посвистел. Чуда ожидаемо не случилось.
Еще и лица Ланей, когда он вернулся, явно давали понять, что все его усилия скрыть эту позорную попытку их совсем не впечатлили.
– Давайте позовем помощь. – рассудительно предложил Сычжуй. – Не твоего дядю, не бойся, а моего.
– Я не боюсь!.. – запальчиво начал было Цзинь Лин, но Сычжуй уже ушел своим секретным способом (почему-то когда Сычжуй скрытничал, все делали вид, что ему это удается, не честно!) призвать Призрачного Генерала. Тот явился так быстро, будто дежурил неподалеку, и выслушав всю короткую историю их злоключений, с готовностью согласился помочь.
К сожалению, хотя Призрачный Генерал и нырял в кусты гораздо ловчее, чем они втроем (чувствовалось, что ему частенько приходится этим заниматься), спустя половину шиченя стало ясно, что и от него удача отвернулась (хотя их коллекция находок успела пополниться двумя наконечниками стрел, рыболовным крючком и подвеской из поддельного нефрита с обломанным краем).
– М-может, попросим помочь молодого господина Вэя? – предложил он, скромно отводя глаза и с таким виноватым видом, будто лично сорвал Цзыдянь с пальца Цзинь Лина и куда-то зашвырнул. – Я сбегаю, они с господином Ланем не так далеко отсюда сегодня остановились...
Цзинь Лин во все горло кричал "только не он!", но кричащих "да!" Ланей было двое, а один из них к тому был Цзинъи, так что и этот спор он сегодня проиграл.
Вэй Усянь явился еще полшичэня спустя (конечно, за это время они так ничего и не нашли, даже медяки больше не попадались), благоухающий вином и в превосходном настроении.
– А, – махнул он рукой, выслушав суть проблемы, – не беспокойся, малыш Жулань, сейчас все живо найдем, что ж я, не Старейшина Илина! А потом я обратно к Лань Чжаню, мы там с ним как раз...
Если бы Вэй Усянь провел какой-нибудь свой темномагический поисковый ритуал и нашел пропажу, Цзинь Лин бы позволил ему до конца жизни называть себя Жуланем и рассказывать о их с Ханьгуан-цзюнем личной жизни, но к ужасу всех присутствующих, тот извлек из-за пояса Ченьцин.
***
Цзян Чэн наслаждался покоем и видом ночной Пристани с крыши. На сегодня с делами было покончено, завтра еще не наступило, никто не зудел над ухом, небо было ясным, звезды проступали и на нем, и на поразительно спокойной водной глади внизу. Рядом устроились Саньду в ножнах, початый кувшин вина и резной фонарик в виде лотоса, и Цзян Чэн, привычно поглаживая основание указательного пальца, только решил достать из рукава сборник стихов с иллюстрациями, присланный накануне Главой Не, как со двора донесся топот ног и крики "где Глава?".
Похоже, вечер был безнадежно испорчен.
– Эй, – окликнул он снующих по причалу адептов, – я здесь.
– Глава, мертвецы поднялись, целый лес! Где молодой господин Цзинь...
Дальше он не слушал, выхватил из ножен Саньду и вскочил на меч. Кувшин и фонарик остались на крыше, но он забыл о них почти сразу же, как и о книге в рукаве.
***
Цзян Чэн понял, что что-то здесь не так, еще в момент, когда ползающий по земле лютый мертвец никак не отреагировал на взорвавшийся рядом талисман и продолжил месить руками грязь с ошметками мха. За ним тянулся небольшой ров от ближайших кустов, и на прицельный пинок Цзян Чэна он отреагировал разве что обиженным мычанием.
Передернув плечами, Цзян Цэн не стал больше его трогать и двинулся вглубь леса. По дороге ему попадались ожившие трупы разной свежести, и все они ползали на карачках и шарили руками по земле. Примерно два кэ спустя он услышал, как впереди до боли знакомый голос с непривычным для него сомнением спрашивает:
– Мы тут с часа Собаки, а уже час Свиньи на исходе... Может я Лань Чжаня позову?.. Он, например, "Расспрос"...
– Я тебе устрою сейчас "Расспрос"! – взревел Цзян Чэн во всю силу своих легких и понесся сквозь заросли напролом, не разбирая препятствий.
***
Не будь на дяде узнаваемого ханьфу Юньмэн Цзян, Цзинь Лин принял бы его за разъяренного яогуя. Лани, видно, были с ним солидарны, потому что успели выхватить мечи, когда он вывалился из зарослей с Саньду наизготовку. Вэй Усянь немедленно отступил за спину Призрачного Генерала и забормотал:
- А, Цзян Чэн... Ха-ха... А мы... Я тут... немного поднял...
- А теперь уложи обратно!!!
От него отшатнулись все, даже Призрачный Генерал, и только Фея радостно подбежала к ногам и завиляла хвостом, предательница.
Вэй Усянь снова поднес Ченьцын к губам и заиграл торопливую мелодию, а дядя ткнул мечом в сторону Цзинь Лина и спросил уже спокойнее, но все еще с рычащими нотками в голосе:
- Ты. Рассказывай, что случилось.
Цзинь Лину резко захотелось, чтобы на этой ночной охоте он получил серьезное ранение... было бы много крови... и дядя бы переживал и не стал бы сразу... ай, чего уж теперь.
Он хотел встретить свой конец с честью и достоинством, как подобает Главе великого ордена, все объяснить и попросить прощения, но вышло только как в детстве, когда разбил дорогую вазу, играя с Феей в догонялки:
– Мы... Тут... Было четыре яо... А он искрил и ничего не получалось, как у тебя... И мне пришлось Суйхуа... А потом он пропал... А у тебя же есть заклинание поиска, да, дядя?
– Заклинание поиска чего?
Цзинь Лин зажмурился и выдавил.
– Цзы...Цзыдяня.
Дядя, кажется, настолько удивился, что даже успокоился (но Цзинь Лин не стал открывать глаза, чтобы проверить):
– А зачем его искать?
Цзинь Лин, соберись, ты Глава Ланьлин Цзинь.
– Я. Я его. Я его потерял.
– Да уж я знаю.
Тон у дяди был уже совсем не злой, а скорее насмешливый, и Цзинь Лин опасливо приоткрыл левый глаз. Дядя держал поднятой правую руку, и на указательном пальце как ни в чем не бывало поблескивало его привычное кольцо.
– Как!? - выразил общую мысль Вэй Усянь, от избытка чувств едва не заехавший себе флейтой по лбу.
Дядя пожал плечами:
– Прикатился обратно в Пристань, едва солнце зашло. Что ты с ним делал, мне его почти целый сяоши полировать пришлось.
Один или два мяо на поляне царила гробовая тишина, а потом от вопля Цзинъи заложило уши:
– Три, три шичэня мы тут копались! Ну уж этого, юная госпожа, я тебе ни-ко-гда не забуду!
многоланиеПишет Гость:
"Лань Ван Цзы" - это один брат, а "Лань Чжань" и "Сичэнь — гэ" - другой
На самом деле у главы клана Лань было шестеро сыновей: Сичэнь, Хуань, Цзэу-цзюнь, Ванцзи, Чжань и Ханьгуан-цзюнь. Просто это было как-то нетипично для заклинателей, и в Гусу Лань решили всем сказать, что сына только два, и никогда не выпускали больше двоих за раз из домика
А так как они все были очень похожи внешне, то лишних вопросов не возникало, хотя некоторые удивлялись странной забывчивости и изменениям характеров братьев, подозревая проблемы с головой.
У каждой триады была заранее оговоренная модель поведения, добряк и познавший дзен молчун, но младшая периодически проебывались, особенно оказавшись на горе Дафань
ВИ досталось сразу три, а остальные три достались Яо и НМЦ для зажигательных оргий.
Э, кто-то ещё и орденом управлять должен!
Они меняются. По очереди управляют.
На самом деле нефритов было трое, и средний из них никак не мог определиться, какую линию поведения выбрать: стать ли улыбчивым и приветливым, как старший брат, или молчаливой ледяной статуей, как младший. Потому он и пробовал то одно, то другое, и встречные обращались к нему то как к ЛХ, то как к ЛЧ, а он откликался на оба варианта. Отсюда, кстати, и пошли легенды про вездесущего ЛЧ, который успевал бить нечисть по всей стране одновременно.
Сначала все было хорошо, но потом начались сложности: среднему нефриту не нравился ни Яо, как старшему, ни ВИ, как младшему. Ему нравился ЦЧ, но все попытки подойти ближе к предмету интереса останавливало или холодное «Приветствую вас, глава Лань», или возмущенное «Второй Лань, опять ты!» Признаться, что он ни то, ни другое, средний нефрит не мог, ибо опасался близко познакомиться с Цзыдянем.
А третий Лань вообще был внезапно натуралом и на радость дяде женился на ВЦ
Радость дяди при таком выборе представляется мне сомнительной
Дядя, посмотрите направо, вот ВИ и ЛЧ не отлипают друг от друга. Дядя, посмотрите налево, да, туда, где шевелятся кусты. Там ЛХ выбрал Яо и НМЦ. Я думаю мы сойдёмся на том, что ВЦ - отличная невеста
Анон с неопределившимся средним Ланем, это почти так же хорошо, как сливающиеся на ночь братья!
А чтобы подчеркнуть его неопределенность, можно еще докрутить, что у него был определенный тип (хмурые резкие мужики с мощным оружием) , и он в модусе ЛХ засматривался на НМЦ, а в модусе ЛЧ - на ЦЧ
Кстати! ВИ тоже может быть несколько!
*представил, как все 13 лет ВИ сидит в подвалах Юньмэна, а ЦЧ таскает ему тз и спрашивает: ну что, в этого твой брат вселился? или в этого? блядь, да так мы пол-Китая переберём!
а потом отправляют тз в Дунъин, чтобы никому не рассказали о нескольких ВИ. так родились слухи, что из подвалов ЦЧ никто не возвращался...*
ЦЧ не такой, чтобы на 13 лет ВИ в одиночный подвал посадить. Либо сразу пришибёт, либо рано или поздно помирится.
Да ВИ тут, кажется, и не особо против в подвале сидеть.
Подозреваю, в подвале у него сугубо некромантская лаборатория, а так-то он под чужим именем до сих пор числится полноправным адептом Юньмэн Цзян
URL комментария
близнецыСидит и обтекает с альтернативного количества нефритов. Хочу про то почитать — особенно про сливающихся на ночь, хотя и ползущая от ОГ Вэнь Цин тоже хороша, а групповушек много не бывает
Тут написалось кое-что, анон, но заранее прости, если обманул твои или чьи-то еще ожидания, есть вероятность, что не такого слияния вам хотелось
Предупреждение: под катом есть бодихоррор, китайские тригаммы-гексограммы и сумасшедшая ланемама и шьямолановский твист Спонсор финала небезызвестный Айзек Азимов
Никому из заклинателей совершенно не казалось странным, что между братьями Лань, двумя почитаемыми Нефритами, вопреки их противоположным характерам с самого детства сложились очень близкие и доверительные отношения. Встретивший их впервые мог разве что подивиться тому, как старший улыбчивый брат с поразительной легкостью читал по безэмоциональному лицу младшего, как эти двое предугадывали движения друг друга на ночной охоте, как приходили к мгновенным общим решениям без единого слова. Адепты Гусу Лань и приглашенные ученики давно привыкли наблюдать, как братья вместе ходят на ночную охоту, совершают степенный обход Облачных Глубин, распивают на веранде чай или музицируют. Привыкли к отстраненному Ванцзи и дружелюбному Сичэню, которых редко увидишь порознь.
Но Лань Цижэнь знал, что такая глубокая взаимосвязь произрастает вовсе не из совместного досуга. И помнил время, когда маленький Лань Чжань умел улыбаться, а Лань Хуань – упрямо хмуриться, отказываясь от обязательных для каждого адепта клана водных процедур (мать слишком баловала их, и по крайней мере Хуаня уже давно пора было приучать к дисциплине). И помнил еще (как бы он хотел забыть!) катающееся среди горечавок отталкивающее бледное нечто со слишком большим числом человеческих конечностей и двумя парами знакомых глаз в гриве черных волос. И смех своей безумной невестки, ее крик у себя за спиной, когда он не понимал, что происходит, не знал, как поступить – шагнуть навстречу доверчивому взгляду… существа… или испепелить его на месте талисманом:
– Разлучники, разлучники! У меня детей отнимете, но их вам никогда не разлучить! Никогда им не быть порознь, моим мальчикам!
Лань Цижэнь усилием воли отстранился от воплей сумасшедшей женщины, и ради всей любви к племянникам, что у него была, заставил себя разжать кулак с талисманом. Протянул руку с открытой ладонью вперед:
– А-Чжань…А-Хуань… Идем со мной, слуги принесли для вас свежих конфет к чаю.
Нечто издало радостный булькающий звук и подбежало к нему, заплетаясь в собственных ногах. На обхватившей его ладонь первой правой руке было только четыре пальца, зато на второй – шесть.
Лань Цижэнь осторожно сжал обе ладошки и медленно пошел по тропе обратно к минши, глядя только перед собой.
***
Они с братом (и еще все старейшины клана, конечно) долго думали, как поступить, и неустанно искали способ снять проклятие. На погруженный в искусственный сон слепок не действовали ни талисманы, ни передача ци, ни напоенные ею мелодии. Они угрожали наложившей проклятие матери, умоляли ее, уговаривали – она лишь смеялась, качая головой. Они перепробовали все, даже методы деревенских шарлатанов, пока наконец одному из старейшин не удалось найти в запретной секции библиотеки ветхий трактат о поляризующих магических построениях, основанных на триграммах инь-ян. Как радовались они, когда вместо многорукого и многоногого монстра на черном и белом полях начерченной на полу печати оказались два знакомых мальчика!..
… Но проснувшийся Лань Чжань забыл о смехе и развлечениях, а широко распахнувшего глаза Лань Хуаня и сам Небесный Император не смог бы заставить поверить тому, что в мире встречаются плохие люди.
Лань Цижэнь думал, что ему останется только привыкнуть к этим новым личностям, и однажды они все смогут забыть о нанесенном проклятием вреде, но это было непозволительно наивно с его стороны.
Братья и до проклятия были неразлучны и вопреки любым запретам иногда сбегали друг к другу, чтобы спать в одной постели, но после ритуала их решили на всякий случай некоторое время подержать на расстоянии. Сначала они очень грустили и плакали по ночам, что было вполне ожидаемо для мальчиков трех и шести лет. Потом поочередно впадали то в странное оцепенение, то в крайне беспокойное состояние, что объяснить было сложнее, но все же можно. Но на исходе месяца у обоих началась сильная лихорадка. Лекарь сказал, что ци в их меридианах находится в полнейшем хаосе и следует ожидать худшего, а оба ребенка в беспамятстве стонали имена друг друга.
Лань Цижэнь провел в раздумьях весь следующий день, а вечером распорядился, чтобы братьев принесли к нему в покои, а у дверей дежурили сильнейшие заклинатели клана.
Сам он остался внутри наедине с племянниками.
Сначала оба они обморочно лежали на его постели и ничего не происходило, а потом он, повинуясь наитию, придвинул их друг к другу и соединил их руки.
И наблюдал, как два детских тела сливаются в знакомую уже многоножку, как та издает стон облегчения, как тянется его обнять. Держал ее на руках и прощупывал меридианы, уже догадываясь, что циркуляция ци восстановилась. Оставил забывшейся здоровым сном, чтобы сходить за кистью и тушью. Дождался пробуждения и начертал на ее коже упрощенную формулу той триграммы, что разбила проклятие в первый раз.
Вышел к адептам, на каждой руке держа по здоровому племяннику, и освободил их от дежурства.
***
Со временем они вычислили, что с использованием соответствующих талисманов и медитаций братья без ущерба для здоровья могут находиться порознь примерно полтора месяца. Что по истечении этого срока нужно дать им провести в слившемся состоянии хотя бы ночь и ни в коем случае не разделять насильно во время сна – несколько раз даже их новые противоположные личности перемешивались, и один становился совсем безучастным и ни на что не реагировал, а другой не мог ни на чем сосредоточиться и удержать одно настроение дольше палочки благовоний. Некоторые черты характера могли «перескочить» от одного брата к другому и после естественного пробуждения, но такое случалось гораздо реже. Впрочем, обнаружилась у проклятия и положительная сторона – оба ребенка поразительно рано сформировали мощные золотые ядра, и это явно во многом была заслуга их то и дело объединяющихся в одну мощную систему меридианов.
Шли годы, и для всего удалось выработать распорядок и правила. Братьям даже позволяли видеть мать раз в месяц, пока не пришло ее время отправиться в царство Желтого Источника. Лань Цижэнь надеялся, что с ее смертью проклятье разрушится, но сумасшедшая ведьма постаралась на славу. Нефриты Гусу Лань все так же были вынуждены иногда становиться единым целым, хотя с возрастом перерыв получилось увеличить до трех месяцев. Лань Цижэнь взял с них обоих слово, что о проклятье не узнает ни одна живая душа.
Потом… Потом они стали совсем взрослыми, больше не могли быть продолжением друг друга, у каждого была своя жизнь, и проклятие наконец начало тяготить и их тоже, не только Лань Цижэня и старейшин клана.
И наконец, каждый из них в итоге ввязался в такое, что необходимость проводить ночь в одном на двоих теле каждый сезон стала самой незначительной их проблемой.
***
И это все он должен сейчас был рассказать этому проклятому Вэй Усяню, зачинщику всех безобразий и приносящему одни лишь беды. Вэй Усянь стоял, расправив плечи, и нагло буравил его взглядом.
***
Когда улеглись первые эмоции после возвращения из мертвых, а потом и их с Лань Чжанем решения идти одной тропой в постижении дао, Вэй Ин стал иногда замечать в своем возлюбленном странности. Ничего серьезного, по большому счету: иногда известный своим постоянством Лань Чжань вел себя в одной и той же ситуации по-разному (то понимал двусмысленные шутки, то нет; то использовал любой предлог, чтобы проявить в отношении Вэй Ина свою неожиданную романтичность, то безучастно проходил мимо весьма удачной возможности; даже когда Вэй Ину удавалось его напоить, чаще впадал в задумчивость или детскую игривость, но порой совершенно неожиданно становился улыбчивым и декламировал стихи), какие-то его мелкие, но характерные, неосознанные жесты вроде манеры поправлять волосы или держать ножны менялись от путешествия к путешествию. На это легко было не обращать внимание, но к счастью или сожалению, у Вэй Ина был разум исследователя, привыкший искать во всем как несоответствия, так и закономерности. Почти неосознанно он выяснил, что Лань Чжань чуть-чуть изменяет свои привычки после каждого их визита в Гусу, и что они никогда не проводят в путешествиях дольше одного сезона, и поворачивают обратно, когда Лань Чжань становится немного беспокойным (ну, насколько это для него вообще возможно). Иногда ему чудилось, что редкий золотой оттенок прекрасных, знакомых до последней ресницы глаз становится более темным, ближе к обыкновенному карему. А однажды, когда они после возвращения в Облачные Глубины и визита Лань Чжаня к родственникам занимались в цзинши любовью, ему показалось, что шрамы у того на спине изменили свое положение (но в пылу страсти он, конечно, тут же об этом забыл).
Однако все замеченное словно зудело на краю его сознания, и Вэй Ин невзначай стал поднимать эту тему в компании хорошо знакомых с Лань Чжанем людей (в основном это были Сычжуй и Цзинъи, Цзэу-цзюня в затворе он не хотел пока беспокоить). Оказалось, что кое-что подмечали и они (иногда Ханьгуан-цзюнь бывал разговорчивее обычного, и еще Сычжуй видел пару раз, как на занятиях с гуцинем тот трогал струны верным, но каким-то «не вполне своим» движением), но особого значения этому не придавали. Но Вэй Ин начал волноваться – когда-то он уже проглядел влюбленность Лань Чжаня, хорош же будет сейчас, если окажется, что его спутник на тропе самосовершенствования все это время был одержим каким-нибудь духом!
Поэтому, когда они в очередной раз вернулись в Гусу (шел третий год их совместной жизни) и вечером Лань Чжань ушел, объяснив, что появились срочные дела и в этот раз Вэй Ину следует ложиться без него, тот выждал около палочки благовоний и как вор выбрался из цзинши через окно. Он предположил, что сперва Лань Чжань пойдет к дяде, и за это время сам он как раз успеет нарушить уединение Цзэу-цзюня и получить ответы на кое-какие вопросы. В конце концов, кто мог знать о прославленном Ханьгуан-цзюне больше, чем его не менее доблестный брат?
***
Обходить патрули Вэй Ин наловчился еще во время своего недолгого ученичества, поэтому ему не составило никакого труда незамеченным добраться до знакомого уже дома, окруженного горечавками – только в этот поздний час они, конечно, уже закрыли лепестки.
Глядя на плотно закрытые ставнями окна, он запоздало понял, что в Гусу Лань все, от главы до самого заурядного приглашенного адепта, подчиняются правилам, и Лань Сичэнь мог уже давно лечь спать. С другой стороны, тот же Лань Чжань и его дядя сегодня этим правилом пренебрегали, дело было важное, и если он просто потихоньку заглянет и проверит, не отошел ли Глава ко сну… Чего-чего, а уж бесцеремонности бывшему Старейшине Илина не занимать, это все знают!
Воровато озираясь, Вэй Ин подобрался к двери и приободрился, увидев выбивающийся из щели над порогом тусклый, как от одинокой свечи, свет. Решив не затягивать, он торопливо отбил костяшками по косяку пару тактов и дернул дверь. Та поддалась, и он ринулся внутрь, на ходу тараторя «Я прошу прощения, Цзэу-цзюнь, дело срочное!..», но запнулся, наткнувшись взглядом на две фигуры вместо ожидаемой одной.
Обе были в одеяниях Гусу Лань, один человек откинулся на кушетке головой к стене и распахнул свое ханьфу, полностью обнажая туловище. Второй склонился над ним, прихватив за плечи. Со стороны выглядело так, будто они готовы слиться в поцелуе. Вэй Ин осознал это в первую очередь и как-то отстраненно, потому что потом вдруг пришло беспомощное понимание, что на кушетке сидит Лань Сичэнь, а рядом с ним – никто иной, как Лань Чжань. Который клялся ему, что никто…
Они оба повернули головы на шум, на лице Лань Сичэня отразилось удивление, на лице Лань Чж…Ванцзи – растерянность и почти сразу за ней вина. Он прошептал «Вэй Ин» и отнял руку от плеча брата, и Вэй Ин одновременно хотел и не хотел услышать объяснение, но…
Но взгляд его против воли переместился с лица возлюбленного на его руку, а у того не было больше ладони, только немного оплывшая культя… потому что его ладонь осталась на плече… в плече… Лань Сичэня…
Вэй Ин поднимал сотни лютых мертвецов и видел сшитый труп Не Минцзюэ, но это было слишком даже для него. По крайней мере, если бы все не навалилось так неожиданно… Чувствуя легкое головокружение, он попятился обратно к двери, не в силах оторвать взгляд от наполовину погруженных в человеческое тело, сливающихся с человеческим телом пальцев…
На пороге он столкнулся с Лань Цижэнем, и поскольку тот выглядел раздраженным, но нисколько не удивленным, это явно не было каким-то наваждением, это происходило с его ведома, значит, это можно было объяснить…
Мгновенно восстановив самообладание и переплавив охвативший его страх в злость, он отрывисто поклонился и сразу же пошел в атаку:
– Уважаемый Наставник Лань, почему рука вашего младшего племянника только что отделилась от тела и вросла в плечо старшего?
Лань Цижэнь очень знакомо нахмурил брови и схватился за бороду.
***
Когда Наставник Лань закончил свой рассказ, неодобрительно поглядывая в его сторону, Вэй Ин уже успел окончательно прийти в себя и даже был бы не против изучить торчащую из плеча ладонь поближе. Глядящий на него глазами побитой собаки (брр!) Лань Чжань наверняка бы позволил, но у любой бесцеремонности все-таки должны быть пределы.
– Так… – подвел он итог, стараясь звучать непринужденно. – Значит, вам сегодня нужно сплавиться в единое целое, и завтра вы оба будете в порядке, если не забудете использовать талисманы, которые принес дядя?
– Совершенно верно, молодой господин Вэй, – вежливо ответил ему Лань Сичэнь, хотя он очевидно чувствовал себя в этой ситуации крайне неловко. Лань Чжань молчал, но взгляд его метался от брата к Вэй Ину и обратно.
– Тогда увидимся утром! – сжалился над ними тот, и едва не рассмеялся, увидев облегчение, проступившее на почти одинаковых лицах – правда, у Ванцзи пополам с виной.
Ну ничего, у них еще будет возможность это обсудить.
Когда они с Лань Цижэнем вышли на улицу и направились обратно в сторону основных построек, Вэй Ин обернулся к нему и со всей серьезностью пообещал:
– Не тревожьтесь, Наставник Лань, я никому не расскажу о проклятье, пока мы не найдем способ его снять.
– Твоя невнимательность осталась при тебе и во второй жизни, Вэй Усянь! – вдруг вспылил тот. – Я же сказал, что такого способа нет, мы все перепробовали!
Вэй Ин ничуть не обиделся, заложил руки за голову и ответил, глядя в небо:
– Может, раньше его и не было, зато теперь с вами целый Старейшина Илина, готовый помочь.
Удивительно, но Лань Цижэнь на это промолчал и даже не ускорил шаг, чтобы оторваться от назойливого собеседника.
***
Вэй Ин легко мог допустить, что даже в богатейшей библиотеке Гусу Лань не нашлось ничего полезного и способного помочь Лань Чжаню и его брату, но отказывался верить, что такого способа не существует вовсе (а если и так – он этот способ изобретет, в конце концов, он вырос в клане Юньмэн Цзян и всегда носил в сердце их девиз)!
Он добился разрешения находиться в запретной секции и часами изучал там свитки. Чертил схемы, рвал их пополам и чертил заново. Лань Чжань, заметно успокоившийся и воспрянувший духом оттого, что больше не нужно ничего скрывать от любимого человека, помогал ему как мог – подбирал и сортировал книги, делал выписки с указанных страниц, начисто переписывал своим идеальным почерком торопливые заметки Вэй Ина. Через некоторое время к ним присоединился и Лань Сичэнь – работа в библиотеке показалась ему куда более полезным занятием, чем уединенные медитации в ожидании брата, раз уж появился хотя бы призрачный шанс каждому из них наконец стать полностью самостоятельным существом. Даже Лань Цижэнь, поначалу отнесшийся к затее Вэй Ина скептически, через месяц с начала их изысканий принес несколько специально выписанных из Дуньина трактатов.
Раз или два они почти готовы были сдаться (братья Лань уверяли, что давно уже привыкли к проклятию и смирились со своей участью), но каждый раз после небольшого перерыва Вэй Ина осеняло, и он с удвоенной силой принимался чертить на клочках бумаги магические построения.
Наконец он вышел на верное направление. Целью проклятия было соединение, а частично нейтрализовать его помогло построение, основанное на противоположности инь и ян, и вместе с тем поляризовало темпераменты братьев, не затронув, однако, ничего другого. Раньше они принимали за противоположность проклятия разъединение, но что если тушить огонь огнем? Если перебить действие проклятия большим по силе заклинанием объединения, а потом, избавившись от него таким образом, разделить братьев уже окончательно, с помощью усовершенствованной триграммы или чего-то похожего?
Около месяца у Вэй Ина ушло на расчеты и подбор элементов. В конце концов, он остановил свой выбор на гексаграммах Люшисыгуа, взяв 8, 13, 31 и 57 комбинации для внутреннего круга построения, и 18, 24, 38, 40 и 43 для внешнего. Таким образом вошедшие во внутренний круг должны были пройти через слияние, гармоничность которого отменит действие проклятия, а после внешний круг вернул бы их каждого к изначальному облику и даже отменил поляризацию характеров.
Вэй Ин немного боялся того Лань Чжаня, который мог в итоге выйти к нему из круга – будет ли он тем же человеком, останется ли его спутником в постижении дао? Впрочем, он утешал себя тем, что оба Нефрита Гусу Лань – прекрасные люди, и как бы не перемешались их черты, он всегда будет считать Ханьгуан-цзюня своим другом. Свобода Лань Чжаня стоила риска, и если в этот раз Вэй Ин потеряет больше, чем обретет, то так тому и быть. С тем, чем пожертвовал Лань Чжань ради него в прошлой и этой жизнях, все равно ничему не сравниться.
Он несколько раз тайком опробовал свой метод на кроликах (прости, Лань Чжань, это все для твоего же блага! И с ними все равно все будет хорошо!), специально выбрав белого и черного для наглядности, и остался доволен результатом, после чего продемонстрировал все Лань Цижэню. Тот долго и скрупулезно изучал записи, но в итоге согласился, что схема рабочая и рискнуть стоит.
Они подготовили для ритуала пещеру Ханьтань, Лань Цижэнь собрал двенадцать сильнейших старейшин, которые должны были обеспечить непрерывный приток ци на все время преображения. Кроме них, присутствовать должны были только отвечающие за внутренний и внешний круги соответственно Лань Цижэнь и Вэй Ин. В последний момент они сделали исключение и позволили присутствовать также Лань Сычжую.
Всю ночь перед ритуалом Вэй Ин так и не смог сомкнуть глаз, лежал, тесно прижавшись к Лань Чжаню, и старался запомнить его запах. Он знал, что все закончится хорошо, но просто… на всякий случай.
***
В пещере он на глазах у всех поцеловал Лань Чжаня «на удачу» и отошел за спины старейшин, сосредоточился на периметре. Лань Цижэнь, бледный и немного осунувшийся, но предельно собранный, занялся своей частью. Лань Чжань и Лань Сичэнь в центре круга стояли с прямыми спинами и отрешенными лицами, хотя было заметно, как у обоих чуть подрагивали пальцы, словно братья хотели взяться за руки. Наконец Лань Сичэнь кивнул, показывая, что они готовы, старейшины сложили руки каждый в определенную печать, и символы на полу постепенно стали светиться все ярче.
В пещере становилось все светлее, и вдруг из внутреннего круга вверх устремились лучи, полностью скрывая стоящих внутри.
По глазам ударил ослепительный бело-голубой свет, и все присутствующие поспешили закрыть лица рукавами, а когда опасность потерять зрение миновала, они увидели перед собой не двух Нефритов Гусу Лань, но одно существо с такой мощной аурой, что и простой крестьянин никак не принял бы ее за человеческую.
Это был высокий, совершенный человек с сияющей кожей и ясными глазами цвета рассветного солнца. В нем причудливо сочеталась мужская и женская красота, но одного взгляда на обнаженное тело было достаточно для понимания: подобное божество нельзя отнести ни к одному из полов. Голос, которым оно заговорило, тоже был больше похож на звучание музыкального инструмента, чем на прежние голоса братьев Лань.
– Мы наконец достигли высшей формы совершенствования и осознали свое место во Вселенной. – оно ступило вперед, совершенно не заботясь о собственной наготе, провело рукой над внешним кругом, без усилий гася пропитанные ци гексограммы. – Нам открылось, что мы должны принять женский облик, взять имя «Баошань» и отправиться к истокам родного клана.
В полной тишине оно обвело всех собравшихся безразличным взглядом, задержав его лишь на троих.
– Прощай, Лань Цижэнь. Прощай, Лань Сычжуй, Вэнь Юань. Прощай, Вэй Ин. Мы унесем любовь к вам в своем сердце.
И с этими словами тот, кто прежде был Лань Сичэнем и Лань Ванцзи, сел в позу лотоса прямо в воздухе, сложил пальцы в причудливую печать и исчез.
Белые ханьфу с облачной вышивкой и две лобные ленты сиротливо остались лежать в кругу магического построения.
Свобода Лань Чжаня этого стоила, растерянно повторил себе Вэй Ин, подбирая одну из лент. Никто его не остановил.
Проклятие ЦГШПишет Гость:
О, у меня идея. Без омегаверса. ЦГШ кто-то проклял, чтоб все, кого он трахал сразу же залетали от него. ЦГШ этим не особо страдал, имея традиционные вкусы и предпочитая шлюх, но проклятие передалось потомкам. ЦЦС спал только с женой, беды не вышло. Но Яо как-то таки трахнул свою величайшую любовь и ЛХ противоестественно залетел. Сначала они ничего не понимали, что происходит с ЛХ, потом маялись, но не могли найти как снять проклятие.
К этому же замыслу можно ЦЛ трахнувшего ЦЧ (СЧ или ЛЦИ), что тоже противоестественно залетает.
Сюда же: Вансяни решили поменяться. А тело ВИ по крови Цзинь и так вышло, что ЛЧ противоестественно залетел. ВИ исследует феномен.
А через пару столетий потомки сильно расплодились.
Ситуация:
Человек жалуется невесте:
- Я не смогу дать тебе детей, ведь на ночной охоте яогуай откусил мне корень ян и яшмовые бубенцы! Теперь я не смогу даже продолжить свой род! Некому будет почитать моих предков...
Невеста утешает:
- Пусть у нас и не будет общих детей, но ты сможешь продолжить свой род отворив свои медные врата для корня ян. Так ведь тоже случаются дети.
Вот так ЦГШ послужил на благо эволюции)
Прикинул. Допустим в среднем у ЦГШ была одна женщина в 3 дня (думаю, больше, но допустим, что одна). То есть это выходит примерно 100 женщин в год (округлим до 100, ибо он мог трахать кого-то второй раз). Если, секс=залет, то это 100 детей в год. Допустим, что процентов 70 этих детей работницы секс-индустрии вытравили. Тогда остается 30 детей в год. Допустим, что половина умерла от разных причин до половой зрелости - 15 детей в год. Допустим, что после получения проклятия ЦГШ вел ебливый образ жизни еще 20 лет, тогда это 300 детей. Если хотя бы 1% там такой же ебливый, как ЦГШ, то довольно скоро залетающие мужики перестанут быть диковинкой.
В продолжение о пожеванном заклинателе и его невесте.
- Не думаю, что это поможет, - заклинатель грустно вздохнул. - Мне уже случалось делить ложе с мужчиной, но никаких последствий не было. Думаю, у меня просто слишком мало инь, чтоб понести как женщина.
Девушка утешающе прикоснулась к его плечу:
- Не думаю, что дело в твоей инь, скорее всего у того мужчины было слишком мало ян. Говорят, что мужчина может понести только получив семя от человека с большим количеством ян.
Заклинатель грустно усмехнулся:
- Невозможно точно определить количество ян. А значит и невозможно, не деля ложе узнать, получится ли зачать ребенка.
- Не беспокойся об этом. Люди в моем роду всегда отличались большим количеством ян. По слухам у моего деда было более пятидесяти детей от женщин и мужчин. Если ты разделишь ложе с моим братом, то точно понесешь, а ребенок будет родным по крови не только тебе, но и мне, - ласково улыбнулась девушка.
URL комментария
Нефритоцест и наказанияПишет Гость:
Раз уж зашел разговор о нефритоцесте, поделюсь своей тайной фантазией:
Когда ЛЧ впервые назначили ответственным за наказания в ОГ, и он к поручению подошел со всей серьезностью. Сначала попросил ЛХ вообще все возможные виды наказаний на нем опробовать, чтобы он мог понять, от которого какие ощущения, и выстроить свою классификацию по строгости, по длительности воздействия и т.д. Потом попросил научить его правильно обращаться с кнутом, розгами и остальными орудиями, как правильно смазывать и вставлять нефритовые жезлы, по каким местам больнее сечь и так далее. Практиковался на ЛХ, и если ошибался, тот его поправлял - вставал и на нем самом показывал, как надо. В общем, пороли они друг друга и жезлами охаживали несколько месяцев, и хотя комфортили друг друга после этого постоянно, спать все это время все равно пришлось на животе, а сидеть было очень неудобно. Но что не сделаешь ради того, чтобы научиться, и в конце концов стал ЛЧ крутым профи
И да, собственно инцеста никакого между ними не было - только глубокие братские чувства, взаимопомощь, забота безо всякого стеснения даже в тех случаях, когда надо было смазать невольные повреждения в очень интимных местах или помочь друг другу избавиться от естественным образом возникшего стояка.
URL комментария
Пишет Гость:
А я хочу, чтобы стонал ЛЧ, когда впервые обнаружил, что от наказания может быть не только больно
ЛЧ: - Брат... У меня очень странные ощущения от этого... Ааааах!
ЛХ: - Тише, тише, Ванцзи, все хорошо. Доверься мне, сейчас я о тебе позабочусь.
ЛЧ: - Но как я должен буду поступать с адептами? Мне следует разрешить им стонать или нет? Или лучше наложить заклятие молчания? И могу ли я позволить им достичь сияющего пика, если они выдержат наказание с честью? Или я должен запретить им изливаться до следующего утра?
ЛХ (обхватывает член ЛЧ, двигает пальцами и поясняет): - Ты можешь наложить вот здесь, у самого основания, кольцо из ци. Или заставить их сдерживаться самостоятельно. Каждый раз все будет зависеть от тяжести проступка.
Как-то примерно так. Все по делу, но с любовью, лаской и пояснениями. И с безграничным доверием, когда знаешь, что брат тебе ни в коем случае не повредит, даже если ощущения крайне странные и необъяснимые.
Ну почему я не райтер, а
URL комментария
БУ чэнсяни и терки за матчастьПишет Гость:
Хочу-хочу) Запрос принят)
Кстати, больному ублюдку от больного ублюдка — сцена, которая вряд ли войдёт куда-то, потому что весьма сложна с точки зрения физиологии, но в моём воображении живёт давно:
Пристань Лотоса, покои главы ордена. Разметавшийся на простынях Вэй Ин со вскрытой грудной клеткой. Цзян Чэн — жетско берущий своего шисюна и одновременно ласкающий руками и губами его сердце. Всё вокруг залито кровью.
Оба ловят с происходящего невероятный кайф.
И да, вот это мною воспринимается почти как нежная чувственная романтика
Ну, разделать ВИ так не проблема, надо разрезать, отпилить чем-то ребра от грудины и отогнуть их. Или можно пару ребер выломать.
Проблема потом собрать все обратно. Но ВИ со своей ТЭ живучий, может и нормально соберется.
У ВИ в процессе возникнут проблемы с дыханием, но все можно взвалить на ТЭ.
Кровопотеря, нарушающийся сердечный ритм и болевой шок, думаю, тоже решаются с помощью ТЭ. ТЭ пережала разрезанные сосуды - и кровотечение прекратилось. ТЭ задает нужный сердечный ритм и блокирует некоторые рецепторы, чтоб не было боли.
Проблема потом собрать все обратно. Но ВИ со своей ТЭ живучий, может и нормально соберется.
Соберётся, по моей версии ТЭ ему разве что оторванную бошку на место не может вернуть.
У ВИ в процессе возникнут проблемы
А вот это как раз один из основных затыков. ВИ в этой сцене вообще дышит или нет? (а задерживать дыхание на дофига времени он способен по канону — юньмэнец же) Если не дышит, то ТЭ держит лёгкие расправленными или нет?
Второй затык — как раз вскрытие. Что там надо делать, я представляю, а вот как это делать...
Третий — обоснуй того, как они вообще до этого дошли.
Который я, кажется, только что придумал. Ой!
Кровопотеря, нарушающийся сердечный ритм и болевой шок, думаю, тоже решаются с помощью ТЭ. ТЭ пережала разрезанные сосуды - и кровотечение прекратилось. ТЭ задает нужный сердечный ритм и блокирует некоторые рецепторы, чтоб не было боли.
По секрету: после падения на Луанцзан жизнь в теле ВИ вообще поддерживалась в первую очередь ТЭ. Причём это была именно "жизнь" — даже обмен веществ шел. Но вот попытка очистить данную тушку от ТЭ привела бы к очень быстрой смерти. Так что да, всё решает ТЭ.
И да, вопрос на двести юаней: нужна ли боль, как сигнальная система организма, существу, для которого не критичны любые повреждения, не ведущие к мгновенной смерти?
И да, вопрос на двести юаней: нужна ли боль, как сигнальная система организма, существу, для которого не критичны любые повреждения, не ведущие к мгновенной смерти?
Боль - это атавизм со времен полностью человеческого существования. Чтоб убрать боль вообще надо слишком много менять в физиологии и биохимии. Так что пусть будет. Другое дело, что ТЭ ее успешно блокирует при надобности.
А вот это как раз один из основных затыков. ВИ в этой сцене вообще дышит или нет? (а задерживать дыхание на дофига времени он способен по канону — юньмэнец же)
Не думаю, что эти потрахушки займут 10-15 минут или меньше, а дольше не дышать проблема. При сексе организм совсем не в состоянии покоя, кислорода много надо. У него мозги сдохнут от такого. Так что должен дышать, хоть изредка. Думаю, ТЭ легкие просто изредка принудительно расправляет, заставляя набирать воздух, и сжимает, заставляя выдыхать.
Второй затык — как раз вскрытие. Что там надо делать, я представляю, а вот как это делать...
Ну они же заклинатели. Можно допустить, что оружие супер-острое или ЦЧ настолько сильный, что может егко отломать от грудины ребра голыми руками. Тогда Саньду разрезал, а дальше ковыряется голыми руками. Не пилу же для кости ему давать...
Третий — обоснуй того, как они вообще до этого дошли.
У них зашла речь, что ВИ бессердечный и ВИ предложил проверить?)
Или ВИ заявил ЦЧ чтото вроде: "Мое сердце в твоих руках", а дальше завертелось?)
ЦЧ, копошась во внутренностях ВИ:
- Так, блядь, а где Ядро? Ничего не хочешь мне сказать?
Я тоже подумал о том, что разделка ВИ приведёт к правде о ЗЯ. Простите, я не романтичный
Вот кстати о ЗЯ. ЛЧ после бойни в Безночном отсутствия ядра как-то не заметил. А в фиках постоянно "влил ци, что-то не так, э, а где ядро?"
Видел фаноны, что достаточно его потрогать, чтобы почуять отсутствие ЗЯ, поэтому ВИ от всех шарахался.
Вот им не верю. Ну как бы с ЦЧ он сражался, ЛЧ целовал, а потом выхаживал.
С другой стороны, как не заметить, что в теле нет светлой ци? Даже если тэ ее забивает, совсем вблизи-то? Мне кажется, это авторский косяк.
Простите, а что, у нас в новелле где-то замечали светлую ци таким образом, чтобы решить, что это авторский косяк, а не запланированное устройство мира?
А если не замечают, то как определяют, что ядро сильное/слабое/поздно сформированное? Только по косвенным признакам?
Или когда ЛЧ запечатал меридианы, была ли у него возможность соврать?
ЛЧ заметил, что с духовными силами у ВИ что-то не так, разговор с ВН в лодке перечитайте
Я честно говоря вообще не понимаю, почему никто не смог сложить два и два. Допустим, о пересадке ядра догадаться было сложно, но у них там Чжуля общеизвестный бегал, и многие знали, что ВИ у него в лапах побывал. Как-то очевидно, вроде, должно все быть.
Боль - это атавизм со времен полностью человеческого существования.
Мне очень нравится, как эта фраза звучит)))
И, пожалуй, да — ВИ, у меня, конечно, тварюшка, но человеческого там ещё достаточно много.
Не думаю, что эти потрахушки займут 10-15 минут или меньше, а дольше не дышать проблема.
А почему, собственно? В смысле, что 10-15 минут — нормальное такое время. А если на войне — так у них и вовсе нет возможности часами трахаться.
По Золотому Ядру:
С одной стороны, у меня в любом случае оно находится в нижнем даньтяне, а не среднем, так что при описанном вскрытии не видно.
С другой — имхую, что почувствовать отсутствие ЗЯ может только целитель, причём вряд ли "случайно" (но его что-нибудь может натолкнуть на мысль о проверке, да) или партнёр в совершенствовании, с которым идёт активный взаимный энергообмен. И да, так бы мой ЦЧ очень правильно дошел до верных выводов, если бы не в-третьих:
Я честно говоря вообще не понимаю, почему никто не смог сложить два и два. Допустим, о пересадке ядра догадаться было сложно, но у них там Чжуля общеизвестный бегал, и многие знали, что ВИ у него в лапах побывал. Как-то очевидно, вроде, должно все быть
Именно! Будь у ВИ на момент встречи в ВЧ и ВЧЛ ЗЯ — к Луанцзан его бы уже не было. Ладно всякие левые челы — там не очень понятно, насколько история ВИ общеизвестна. Но у ЦЧ-то на руках была вся нужная информация, плюс сверх неё то, что должно было натолкнуть на соответствующие размышления, пусть собственный опыт, как гарант того, что он точно будет думать в нужную сторону. Но нет.
Из этого выходит, что канонный ЦЧ или не умеет элементарно анализировать информацию — или ему гораздо сильнее плевать на ВИ, чем может показаться. В каноне мне не нравятся оба варианта, у себя я оба считаю невозможными.
Хотя нет, в каноне есть ещё третий вариант: ЦЧ старательно заставлял себя не верить. Что тоже его не красит, но, вроде, подобное как раз в его характер вписывается.
Если бы у ЦЧ были такие подозрения, он бы так не отреагировал на информацию о ядре =_=
Насколько помню, никто не знал, что ВИ попал в плен к Вэням. Он просто пропал, а потом вернулся и делал вид, что все ок. Он не рассказывал, что его схватили Вэни.
Это знал как минимум ЦЧ. Остальные знали, что Чжуля ПЛ вынес и теоретически мог поджарить ВИ еще там.
Если бы у ЦЧ были такие подозрения, он бы так не отреагировал на информацию о ядре
Так он реагировал на информацию о пересадке ядра, а не отсутствии того у ВИ.
Насколько помню, никто не знал, что ВИ попал в плен к Вэням. Он просто пропал, а потом вернулся и делал вид, что все ок. Он не рассказывал, что его схватили Вэни.
Так, вот тут уж сам сомневаться начал...
Проверил — что-то среднее:
"— Я же говорю, в двух словах не расскажешь. Толпа псов из клана Вэнь носом землю рыла, чтобы нас отыскать, они поджидали меня в посёлке, там же и схватили, бросив подыхать в проклятом месте."
Т.е. указания на ВЧ и ВЧЛ прямого нет (это у меня с дунхуа перепуталось) — так что да, не элементарный анализ, но информации всё ещё достаточно, чтобы хотя бы задуматься.
Плюс — на самом деле странно, что глава ордена потом не распросил своего подчинённого более подробно. Хотя ВИ мог и соврать, с него сталось бы...
URL комментария
Чэнсяни
Вэй Усянь не видел в том, что они делают, ничего странного: они с Цзян Чэном близки как братья — значит, нет ничего постыдного, чтобы помогать друг другу даже в столь интимных вещах.
Началось всё с банального любопытства — правда ли чужая рука на янском корне ощущается ярче, чем своя собственная? Можно было бы на том и закончить, но как-то оба единодушно решили, что нет смысла отказываться от удовольствия, подарить которое другому ничего не стоит.
Начав с простейших ласк руками, они очень быстро дошли до поцелуев и куда более откровенных прикосновений к телу. Нет, ни один из них не был обрезанным рукавом — тех ведь привлекают мужчины вообще и только мужчины. Цзян Чэн же часто бегал к девушкам в пристани, а сам Вэй Усянь…
Его, кажется, вообще никто не привлекал — не внешне, а так, чтобы хотелось касаться самым интимным образом и получать такие же прикосновения в ответ. Цзян Чэн — другое дело, с ним было привычно жить на расстоянии вытянутой руки, почему бы не подпустить почти-брата ещё ближе? Тем более, они не пересекали той грани, за которой начинается нечто большее.
Всего лишь своеобразная взаимопомощь, которую скоро дополнила увлекательная игра «не попадись на глаза кому-нибудь, занимаясь непотребством». Как они оба быстро сообразили — если ласкать друг друга, к примеру, в зарослях лотосов, где в любой момент может появиться кто-то посторонний, ощущения получаются ещё острее.
Что эта грань всё же пересечена, Усянь понял, стоя на коленях перед Цзян Чэном, с янским корнем во рту — и получая от этого искреннее удовольствие.
Не то чтобы это что-то изменило, на самом-то деле. Скорее уж дало исчерпывающие ответы на все вопросы.
Он хотел быть именно с Цзян Чэном — всегда. Как друг, как правая рука, как любовник. На спутника в самосовершенствовании, разве что, рассчитывать не приходилось — его шиди, как и положено наследнику ордена, мечтал о счастливой супружеской жизни с какой-нибудь девой.
Но дева — это потом, очень потом. А до того Вэй Усянь собирался, не терзаясь лишними сомнениями, взять всё, что ему будет позволено взять. И не говорить ни о чём Цзян Чэну — право слово, зачем тому знать об этих совершенно излишних чувствах?
Главное только быть аккуратным в дальнейших порывах — и так несколько удивительно, что шиди не только не счёл игру на флейте слишком откровенной, а даже иногда сам дарил подобные ласки.
Идея уехать на целый год в Облачные Глубины с их тремя тысячами правил не понравилась Вэй Усяню совершенно — и отнюдь не только из-за невозможности зажимать шиди по тёмным углам. Да что там — даже куда более склонного к порядку Цзян Чэна напрягало отсутствие мяса и специй в еде и открытой воды в шаговой доступности.
Зато в Облачных Глубинах они находят настоящее сокровище в человеческом обличии.
Сокровище зовут Не Хуайсан, он старше Вэй Усяня на год и Цзян Чэна — почти на два. Он проходит обучение у наставника Лань уже третий раз, а потому знает все потайные тропы Облачных Глубин. И он занимается распространением среди адептов весенних картинок. В том числе и с обрезанными рукавами.
На самом деле Усянь несколько побаивался реакции на них Цзян Чэна — тот достаточно нервно относился к упоминаниям обрезанных рукавов. И тем удивительнее был проявленный им интерес к весенним картинкам, изображавшим соитие двух мужчин:
— А так вообще можно? — его палец упёрся ровно в то место на рисунке, где янский корень одного из партнёров погружался в задние врата другого.
— Конечно! — как-то подозрительно воодушевился Хуайсан. — Именно так оно у двух мужчин и происходит. Женщину, конечно, тоже можно так взять, но мужчине от этого будет приятнее.
— Приятнее? — Цзян Чэн от удивления изобразил руками несколько пассов, видимо, должных проиллюстрировать очертания нефритового стержня и медных врат, категорически не совпадающих по размерам. — Как это вообще может быть приятно, если?..
Вэй Усянь, впрочем, знал — как. Интересовался и даже пробовал на себе, втайне надеясь, что однажды в его задних вратах побывает что-то помимо собственных пальцев. Что-то вполне конкретное и принадлежащее его шиди.
Не Хуайсан же вдохновенно вещал стремительно краснеющему Цзян Чэну о масле, растяжке и потайной жемчужине. В конце концов тот не выдержал и рявкнул:
— Ну и зачем мне это знать? Я же не обрезанный рукав!
На этом, как показалось Усяню, данная тема была окончательно закрыта.
А перед самым отбоем, когда они уже остались одни в выделенной им комнате и готовились привычно поласкать друг друга перед сном, Цзян Чэн неожиданно выдал:
— А мы можем попробовать... это?
Вэй Усянь даже не сразу понял, о чём он — разговор над весенними картинками был несколько сяоши назад, и не было ни единой причины думать, что Цзян Чэн может к нему вернуться. Ну, кроме, разве что, юньмэнского национального любопытства...
— Ты о том, что сегодня так красочно расписывал Хуайсан? — надо было всё же уточнить на всякий случай — сложно поверить, что шиди и правда возжелал чего-то подобного.
Ответом ему был короткий кивок.
— Я... Мне интересно. Если обрезанные рукава этим занимаются — это не может не быть приятно, — Вэй Усянь мысленно кивнул, не выдавая, впрочем, своей осведомлённости — подобные ласки и правда были весьма приятны, вопреки ожиданиям. Но следующие слова Цзян Чэна пошатнули веру в реальность происходящего:
— Я верю, что ты не причинишь мне лишней боли, так что — давай попробуем, — под конец он был куда увереннее в своих намерениях, чем когда начинал разговор.
А Усянь на несколько мяо позорно застыл, пытаясь осознать сказанное. Это что, Чзян Чэн предлагает... себя?
Не то чтобы он вообще о таком не думал — но только в очень отдалённой перспективе и явно при условии, что прежде позволит овладеть собой.
— Или ты против? — удивительно, но в голосе Цзян Чэна проскользнул... страх?
Ну конечно же! Предлагая подобное, тот явно рассчитывал на полное согласие со стороны шисюна — иначе бы просто не решился.
— Всего лишь удивлён, — Вэй Усянь резко мотнул головой. — При Хуайсане ты не выказывал заинтересованности в подобных практиках — скорее наоборот.
— О нашей связи не должен узнать никто, — кивнул Цзян Чэн, расслабляясь. — За закрытыми дверями же я хочу — всего.
От этих слов янская ци резко плеснула жаром от Золотого Ядра вниз. Небожители, неужели одни лишь слова могут действовать — так? А впрочем...
Придвинуться на кровати ближе и прошептать в самое ухо:
— Значит, ты хочешь, чтобы я овладел тобой, как на тех весенних картинках, так? — и смотреть, как в черных глазах разгорается ответное желание.
Сам Цзян Чэн предпочёл дальнейшему трёпу действие — вцепился ладонью в волосы своему шисюну, притягивая того для откровенного поцелуя.
И после этого «хочу всего» Усянь уже не боялся — ничего. Ни оставлять следы на ключицах, которые Цзян Чэн потом будет пытаться не показывать в вороте ханьфу; ни притираться к чужому янскому корню своим, хватая шиди за бёдра; ни даже прижимать того к кровати, уже обнажённого, выгибающегося всем телом. Откровеннее, чем в самых стыдных его снах.
Ни в одном из них Цзян Чэн не лежал под ним, раздвинув ноги, и не совал в руку склянку с маслом. Со сбившимся дыханием, припухшими губами, расцветающими от ключиц и ниже красными пятнами — и совершенно неприлично шальными глазами.
Первый палец входит легко, но Вэй Усянь по себе помнит, что эта лёгкость обманчива — нужно приложить немало усилий, прежде чем добавлять второй. А чтобы задние врата смогли принять его янский корень, в них, наверное, должно свободно двигаться не меньше трёх.
Это сложно — аккуратно растягивать тугую хризантему, когда собственный корень Ян изнывает от желания; когда шиди так бесстыдно то сам насаживается на пальцы, то толкается в ласкающую его нефритовый стержень руку — и закусывает пальцы, чтобы не привлечь стонами внимания какого-нибудь Лань Ванцзи.
Когда в его медные врата входят уже три пальца — и Усянь думает, не имеет ли смысл добавить четвёртый, — Цзян Чэн перехватывает ласкающую его янский корень кисть:
— Если так продолжишь, — этот хриплый голос отнюдь не помогает держать себя в руках, — я достигну пика раньше, чем приму тебя.
— Цзян Чэн, — голос самого Усяня, наверное, ничем не лучше, — если ты продолжишь изображать
живой соблазн — я возьму тебя прямо так, и...
— Так бери! — в срывающемся голоси шиди — не мольба, но почти гнев. Во всей раскинувшейся на простынях фигуре, несмотря на бесстыдно раздвинутые ноги — ни капли подчинения. И самоконтроль всё же летит к гулям озёрным.
Прикосновений покрытой маслом ладони к собственному янскому корню совершенно не облегчают возбуждения Вэй Усяня, а потому первые несколько толчков получаются куда более резкими, чем следовало бы — пока с губ Цзян Цэна не срывается стон отнюдь не наслаждения.
Это охлаждает пыл достаточно, чтобы суметь остановиться и дать шиди привыкнуть — но у того, конечно же, есть своё мнение:
— Двигайся давай! — призыв подкрепляется ударом пяткой по ягодицам Усяня.
— Но тебе же больно, — слова эти выходят какими-то беспомощными — слишком явно в их интонациях читается желание втрахать Цзян Чэна в кровать.
— Мне не больно, — тот резко поднимается на локте, пальцами другой руки впиваясь шисюну сзади в шею — до боли. До той самой боли, от которой возбуждение становится лишь сильнее. — У меня сейчас яшмовые бубенцы реально зазвенят, если ты не перестанешь тупить.
И этого уже достаточно, чтобы подхватить Цзян Чена под колени, меняя угол проникновения — и отпустить себя. Наградой ему звучит хриплое: «Гуй тебя раздери, да!»
Категорически не хватает третьей руки, чтобы одновременно ласкать и чужой янский корень, но Цзян Чэн справляется с этим сам — и вид, что открывается сейчас Вэй Усяню, горячее самых лучших весенних картинок Хуайсана: влажные искусанные губы, блестящая от пота кожа, скользящие по бордовому навершию пальцы...
Конечно же, долго продержаться у него не получается. Каких-то остатков адекватности хватает лишь на то, чтобы излить не внутрь, а шиди на живот.
Увы, достичь сияющего пика вместе не получается — впрочем, в первый раз на это и рассчитывать не стоило, — а потому, немного переведя дух, Вэй Усянь спускается к янскому корню Цзян Чэна, проводя по тому сначала рукой, а после и языком. Пальцы другой погружаются во влажные и приятно раскрытые после проникновения задние врата — и шиди неожиданно громко стонет, изливаясь ему в рот.
Цзян Чэн приходит в себя медленнее. За это время его шисюн успевает не только собраться с силами, но и сходить за влажным полотенцем — которое у него ту же отбирают. Не то чтобы Вэй Усяню тяжело привести их обоих в порядок, но просто лежать и позволять это делать другому — приятно.
— Надеюсь, я сегодня не слишком сильно облажался? — за привычным шутливым тоном скрывается искренний страх. Цзян Чэн его, конечно, не слышит, и, кажется, сводит всё к их обычной перепалке:
— На комплимент напрашиваешься?
Но следующие слова становятся для Вэй Усяня неожиданностью — и неожиданностью, несомненно, приятной:
— Это было охуенно, доволен? — выдохнутые прямо в губы слова подкрепляются ощутимым укусом. — И мы ещё неоднократно это повторим. Только завтра я буду сверху.
И от этих «повторим» и «завтра» на душе Вэй Усяня разливается такое приятное тепло, что он сгребает шиди в охапку, не слушая никаких возмущённых возражений. Их, впрочем, и не следует.
Вторая кровать в эту ночь так и остаётся пустой.
ЦЛ и мелколани сами не нашли, позвали ВИ на помощь. ВИ поднял ВН и заодно всех мертвяков в округе. Идёт ЦЧ по лесу, беспокоится, что племяш на охоте задержался, смотрит, а лес полон лютых мертвецов, и все ползают по кустам
Анон, не знаю, этого ли ты хотел, но перед сном накатило вдохновение) вычитывалось слипающимися глазами, так что заранее прошу прощения за ляпы, если что)
Цзинь Лин и своенравный Цзыдянь, а также некоторое количество желающих помочь с поисками)Дядя Цзян всегда так ловко управлялся с Цзыдянем, что у Цзинь Лина аж руки чесались попробовать так же. Как он выбивал дух из любой нечисти одним гладким движением, одновременно высекая искры и ослепляя ими оставшихся врагов! Как практически без усилий отправлял гибкую молнию длиною в два чжана обвиться вокруг ног или лап обратившихся в бегство!.. В общем, Цзинь Лин ходил за непреклонным Главой Цзян почти месяц, всячески намекая, иногда требуя и грозя своим положением и под конец почти умоляя, и наконец вожделенное кольцо оказалось на его указательном пальце, а дядя велел убраться с глаз долой и не появляться в Пристани Лотоса минимум неделю.
Цзинь Лин предвкушал восхищенные выражения лиц Цзинъи и Сычжуя (особенно Цзинъи, конечно), когда он невзначай перед охотой поправит колчан, а Цзыдянь так невзначай заискриться, а Цзинь Лин так невзначай глянет через плечо...
К сожалению, в реальности Цзыдянь на его мысленный приказ заискриться взорвался снопом искр, Цзинь Лин от неожиданности дернулся и упал, споткнувшись о путающуюся под ногами Фею. Хуже начала для ночной охоты и придумать было нельзя. Еще и Цзинъи, проржавшись, спросил:
– А что, теперь дядя юной госпожи считает, мы в случае чего не сможем ее защитить?
Цзинь Лин бы показал, кого тут нужно защищать, но Сычжуй, как обычно, поулыбался и развел их по разным углам поляны, поэтому обошлось.
Но если вечер не задался, то уж не задался. Плавные и мощные движения дяди оказалось не так уж легко воспроизвести, и у Цзинь Лина получались либо короткие и совсем не эффектные рывки, либо весьма зрелищные, но с большим опозданием, и от них легко было уклониться. В сердцах обругав про себя упрямый кнут, заканчивал он охоту привычным Суйхуа.
– Ну ты сегодня в ударе. – сказал ему Цзинъи, когда они закончили зачистку опушки от яо, родившихся из срубленных крестьянами древних сосен, и даже повесили на всякий случай на деревьях несколько талисманов. – Чуть меня своим Цзыдянем за компанию не припечатал, где он, кстати, что-то больше не искрит?
Цзинь Лин глянул раздраженно на свою ладонь, и внутри все похолодело. Дядя всегда обещал переломать ему ноги... но вот, кажется, и наступил час, когда он это обещание исполнит... и если бы можно было отделаться одними ногами...
– Фея, – прохрипел он. – ищи, иначе нам конец.
Фея восприняла приказ с энтузиазмом, но через какое-то время они поняли, что она просто ведет их в сторону Пристани Лотоса.
– Ты что, совсем!? – зашипел на нее Цзинь Лин. – Не пойду я к дяде, пока не найдем Цзыдянь! Он мне голову открутит! Сами справимся, ищи тут!
Но Фея, кажется, на такой тон обиделась, потому что просто отвела их обратно на поляну, где поиски и начались, и там удобно устроилась под сосной у зарослей ежевики, флегматично наблюдая, как Цзинь Лин и согласившиеся помочь Лани ползают и ворошат кусты. Они нашли три медяка, осколки кувшина и кусок потерянной кем-то подошвы от сапога, но не кольцо.
– Слушай, – не выдержал Сычжуй. – Глава Цзян же как-то его находил, наверное? Может, есть какое-то заклинание, талисман?
Красный от злости и стыда Цзинь Лин покачал головой – если что-то такое и было, дядя об этом никогда не говорил.
– Может, он свистом его подзывает? – хохотнул Цзинъи.
Цзинь Лин бросил на него испепеляющий взгляд, но потом потихоньку и незаметно стал отходить все дальше будто бы в поисках, и оказавшись на соседней поляне, зажмурился и посвистел. Чуда ожидаемо не случилось.
Еще и лица Ланей, когда он вернулся, явно давали понять, что все его усилия скрыть эту позорную попытку их совсем не впечатлили.
– Давайте позовем помощь. – рассудительно предложил Сычжуй. – Не твоего дядю, не бойся, а моего.
– Я не боюсь!.. – запальчиво начал было Цзинь Лин, но Сычжуй уже ушел своим секретным способом (почему-то когда Сычжуй скрытничал, все делали вид, что ему это удается, не честно!) призвать Призрачного Генерала. Тот явился так быстро, будто дежурил неподалеку, и выслушав всю короткую историю их злоключений, с готовностью согласился помочь.
К сожалению, хотя Призрачный Генерал и нырял в кусты гораздо ловчее, чем они втроем (чувствовалось, что ему частенько приходится этим заниматься), спустя половину шиченя стало ясно, что и от него удача отвернулась (хотя их коллекция находок успела пополниться двумя наконечниками стрел, рыболовным крючком и подвеской из поддельного нефрита с обломанным краем).
– М-может, попросим помочь молодого господина Вэя? – предложил он, скромно отводя глаза и с таким виноватым видом, будто лично сорвал Цзыдянь с пальца Цзинь Лина и куда-то зашвырнул. – Я сбегаю, они с господином Ланем не так далеко отсюда сегодня остановились...
Цзинь Лин во все горло кричал "только не он!", но кричащих "да!" Ланей было двое, а один из них к тому был Цзинъи, так что и этот спор он сегодня проиграл.
Вэй Усянь явился еще полшичэня спустя (конечно, за это время они так ничего и не нашли, даже медяки больше не попадались), благоухающий вином и в превосходном настроении.
– А, – махнул он рукой, выслушав суть проблемы, – не беспокойся, малыш Жулань, сейчас все живо найдем, что ж я, не Старейшина Илина! А потом я обратно к Лань Чжаню, мы там с ним как раз...
Если бы Вэй Усянь провел какой-нибудь свой темномагический поисковый ритуал и нашел пропажу, Цзинь Лин бы позволил ему до конца жизни называть себя Жуланем и рассказывать о их с Ханьгуан-цзюнем личной жизни, но к ужасу всех присутствующих, тот извлек из-за пояса Ченьцин.
***
Цзян Чэн наслаждался покоем и видом ночной Пристани с крыши. На сегодня с делами было покончено, завтра еще не наступило, никто не зудел над ухом, небо было ясным, звезды проступали и на нем, и на поразительно спокойной водной глади внизу. Рядом устроились Саньду в ножнах, початый кувшин вина и резной фонарик в виде лотоса, и Цзян Чэн, привычно поглаживая основание указательного пальца, только решил достать из рукава сборник стихов с иллюстрациями, присланный накануне Главой Не, как со двора донесся топот ног и крики "где Глава?".
Похоже, вечер был безнадежно испорчен.
– Эй, – окликнул он снующих по причалу адептов, – я здесь.
– Глава, мертвецы поднялись, целый лес! Где молодой господин Цзинь...
Дальше он не слушал, выхватил из ножен Саньду и вскочил на меч. Кувшин и фонарик остались на крыше, но он забыл о них почти сразу же, как и о книге в рукаве.
***
Цзян Чэн понял, что что-то здесь не так, еще в момент, когда ползающий по земле лютый мертвец никак не отреагировал на взорвавшийся рядом талисман и продолжил месить руками грязь с ошметками мха. За ним тянулся небольшой ров от ближайших кустов, и на прицельный пинок Цзян Чэна он отреагировал разве что обиженным мычанием.
Передернув плечами, Цзян Цэн не стал больше его трогать и двинулся вглубь леса. По дороге ему попадались ожившие трупы разной свежести, и все они ползали на карачках и шарили руками по земле. Примерно два кэ спустя он услышал, как впереди до боли знакомый голос с непривычным для него сомнением спрашивает:
– Мы тут с часа Собаки, а уже час Свиньи на исходе... Может я Лань Чжаня позову?.. Он, например, "Расспрос"...
– Я тебе устрою сейчас "Расспрос"! – взревел Цзян Чэн во всю силу своих легких и понесся сквозь заросли напролом, не разбирая препятствий.
***
Не будь на дяде узнаваемого ханьфу Юньмэн Цзян, Цзинь Лин принял бы его за разъяренного яогуя. Лани, видно, были с ним солидарны, потому что успели выхватить мечи, когда он вывалился из зарослей с Саньду наизготовку. Вэй Усянь немедленно отступил за спину Призрачного Генерала и забормотал:
- А, Цзян Чэн... Ха-ха... А мы... Я тут... немного поднял...
- А теперь уложи обратно!!!
От него отшатнулись все, даже Призрачный Генерал, и только Фея радостно подбежала к ногам и завиляла хвостом, предательница.
Вэй Усянь снова поднес Ченьцын к губам и заиграл торопливую мелодию, а дядя ткнул мечом в сторону Цзинь Лина и спросил уже спокойнее, но все еще с рычащими нотками в голосе:
- Ты. Рассказывай, что случилось.
Цзинь Лину резко захотелось, чтобы на этой ночной охоте он получил серьезное ранение... было бы много крови... и дядя бы переживал и не стал бы сразу... ай, чего уж теперь.
Он хотел встретить свой конец с честью и достоинством, как подобает Главе великого ордена, все объяснить и попросить прощения, но вышло только как в детстве, когда разбил дорогую вазу, играя с Феей в догонялки:
– Мы... Тут... Было четыре яо... А он искрил и ничего не получалось, как у тебя... И мне пришлось Суйхуа... А потом он пропал... А у тебя же есть заклинание поиска, да, дядя?
– Заклинание поиска чего?
Цзинь Лин зажмурился и выдавил.
– Цзы...Цзыдяня.
Дядя, кажется, настолько удивился, что даже успокоился (но Цзинь Лин не стал открывать глаза, чтобы проверить):
– А зачем его искать?
Цзинь Лин, соберись, ты Глава Ланьлин Цзинь.
– Я. Я его. Я его потерял.
– Да уж я знаю.
Тон у дяди был уже совсем не злой, а скорее насмешливый, и Цзинь Лин опасливо приоткрыл левый глаз. Дядя держал поднятой правую руку, и на указательном пальце как ни в чем не бывало поблескивало его привычное кольцо.
– Как!? - выразил общую мысль Вэй Усянь, от избытка чувств едва не заехавший себе флейтой по лбу.
Дядя пожал плечами:
– Прикатился обратно в Пристань, едва солнце зашло. Что ты с ним делал, мне его почти целый сяоши полировать пришлось.
Один или два мяо на поляне царила гробовая тишина, а потом от вопля Цзинъи заложило уши:
– Три, три шичэня мы тут копались! Ну уж этого, юная госпожа, я тебе ни-ко-гда не забуду!
многоланиеПишет Гость:
21.09.2020 в 13:36
"Лань Ван Цзы" - это один брат, а "Лань Чжань" и "Сичэнь — гэ" - другой
На самом деле у главы клана Лань было шестеро сыновей: Сичэнь, Хуань, Цзэу-цзюнь, Ванцзи, Чжань и Ханьгуан-цзюнь. Просто это было как-то нетипично для заклинателей, и в Гусу Лань решили всем сказать, что сына только два, и никогда не выпускали больше двоих за раз из домика
А так как они все были очень похожи внешне, то лишних вопросов не возникало, хотя некоторые удивлялись странной забывчивости и изменениям характеров братьев, подозревая проблемы с головой.
У каждой триады была заранее оговоренная модель поведения, добряк и познавший дзен молчун, но младшая периодически проебывались, особенно оказавшись на горе Дафань
ВИ досталось сразу три, а остальные три достались Яо и НМЦ для зажигательных оргий.
Э, кто-то ещё и орденом управлять должен!
Они меняются. По очереди управляют.
На самом деле нефритов было трое, и средний из них никак не мог определиться, какую линию поведения выбрать: стать ли улыбчивым и приветливым, как старший брат, или молчаливой ледяной статуей, как младший. Потому он и пробовал то одно, то другое, и встречные обращались к нему то как к ЛХ, то как к ЛЧ, а он откликался на оба варианта. Отсюда, кстати, и пошли легенды про вездесущего ЛЧ, который успевал бить нечисть по всей стране одновременно.
Сначала все было хорошо, но потом начались сложности: среднему нефриту не нравился ни Яо, как старшему, ни ВИ, как младшему. Ему нравился ЦЧ, но все попытки подойти ближе к предмету интереса останавливало или холодное «Приветствую вас, глава Лань», или возмущенное «Второй Лань, опять ты!» Признаться, что он ни то, ни другое, средний нефрит не мог, ибо опасался близко познакомиться с Цзыдянем.
А третий Лань вообще был внезапно натуралом и на радость дяде женился на ВЦ
Радость дяди при таком выборе представляется мне сомнительной
Дядя, посмотрите направо, вот ВИ и ЛЧ не отлипают друг от друга. Дядя, посмотрите налево, да, туда, где шевелятся кусты. Там ЛХ выбрал Яо и НМЦ. Я думаю мы сойдёмся на том, что ВЦ - отличная невеста
Анон с неопределившимся средним Ланем, это почти так же хорошо, как сливающиеся на ночь братья!
А чтобы подчеркнуть его неопределенность, можно еще докрутить, что у него был определенный тип (хмурые резкие мужики с мощным оружием) , и он в модусе ЛХ засматривался на НМЦ, а в модусе ЛЧ - на ЦЧ
Кстати! ВИ тоже может быть несколько!
*представил, как все 13 лет ВИ сидит в подвалах Юньмэна, а ЦЧ таскает ему тз и спрашивает: ну что, в этого твой брат вселился? или в этого? блядь, да так мы пол-Китая переберём!
а потом отправляют тз в Дунъин, чтобы никому не рассказали о нескольких ВИ. так родились слухи, что из подвалов ЦЧ никто не возвращался...*
ЦЧ не такой, чтобы на 13 лет ВИ в одиночный подвал посадить. Либо сразу пришибёт, либо рано или поздно помирится.
Да ВИ тут, кажется, и не особо против в подвале сидеть.
Подозреваю, в подвале у него сугубо некромантская лаборатория, а так-то он под чужим именем до сих пор числится полноправным адептом Юньмэн Цзян
URL комментария
близнецыСидит и обтекает с альтернативного количества нефритов. Хочу про то почитать — особенно про сливающихся на ночь, хотя и ползущая от ОГ Вэнь Цин тоже хороша, а групповушек много не бывает
Тут написалось кое-что, анон, но заранее прости, если обманул твои или чьи-то еще ожидания, есть вероятность, что не такого слияния вам хотелось
Предупреждение: под катом есть бодихоррор, китайские тригаммы-гексограммы и сумасшедшая ланемама и шьямолановский твист Спонсор финала небезызвестный Айзек Азимов
Никому из заклинателей совершенно не казалось странным, что между братьями Лань, двумя почитаемыми Нефритами, вопреки их противоположным характерам с самого детства сложились очень близкие и доверительные отношения. Встретивший их впервые мог разве что подивиться тому, как старший улыбчивый брат с поразительной легкостью читал по безэмоциональному лицу младшего, как эти двое предугадывали движения друг друга на ночной охоте, как приходили к мгновенным общим решениям без единого слова. Адепты Гусу Лань и приглашенные ученики давно привыкли наблюдать, как братья вместе ходят на ночную охоту, совершают степенный обход Облачных Глубин, распивают на веранде чай или музицируют. Привыкли к отстраненному Ванцзи и дружелюбному Сичэню, которых редко увидишь порознь.
Но Лань Цижэнь знал, что такая глубокая взаимосвязь произрастает вовсе не из совместного досуга. И помнил время, когда маленький Лань Чжань умел улыбаться, а Лань Хуань – упрямо хмуриться, отказываясь от обязательных для каждого адепта клана водных процедур (мать слишком баловала их, и по крайней мере Хуаня уже давно пора было приучать к дисциплине). И помнил еще (как бы он хотел забыть!) катающееся среди горечавок отталкивающее бледное нечто со слишком большим числом человеческих конечностей и двумя парами знакомых глаз в гриве черных волос. И смех своей безумной невестки, ее крик у себя за спиной, когда он не понимал, что происходит, не знал, как поступить – шагнуть навстречу доверчивому взгляду… существа… или испепелить его на месте талисманом:
– Разлучники, разлучники! У меня детей отнимете, но их вам никогда не разлучить! Никогда им не быть порознь, моим мальчикам!
Лань Цижэнь усилием воли отстранился от воплей сумасшедшей женщины, и ради всей любви к племянникам, что у него была, заставил себя разжать кулак с талисманом. Протянул руку с открытой ладонью вперед:
– А-Чжань…А-Хуань… Идем со мной, слуги принесли для вас свежих конфет к чаю.
Нечто издало радостный булькающий звук и подбежало к нему, заплетаясь в собственных ногах. На обхватившей его ладонь первой правой руке было только четыре пальца, зато на второй – шесть.
Лань Цижэнь осторожно сжал обе ладошки и медленно пошел по тропе обратно к минши, глядя только перед собой.
***
Они с братом (и еще все старейшины клана, конечно) долго думали, как поступить, и неустанно искали способ снять проклятие. На погруженный в искусственный сон слепок не действовали ни талисманы, ни передача ци, ни напоенные ею мелодии. Они угрожали наложившей проклятие матери, умоляли ее, уговаривали – она лишь смеялась, качая головой. Они перепробовали все, даже методы деревенских шарлатанов, пока наконец одному из старейшин не удалось найти в запретной секции библиотеки ветхий трактат о поляризующих магических построениях, основанных на триграммах инь-ян. Как радовались они, когда вместо многорукого и многоногого монстра на черном и белом полях начерченной на полу печати оказались два знакомых мальчика!..
… Но проснувшийся Лань Чжань забыл о смехе и развлечениях, а широко распахнувшего глаза Лань Хуаня и сам Небесный Император не смог бы заставить поверить тому, что в мире встречаются плохие люди.
Лань Цижэнь думал, что ему останется только привыкнуть к этим новым личностям, и однажды они все смогут забыть о нанесенном проклятием вреде, но это было непозволительно наивно с его стороны.
Братья и до проклятия были неразлучны и вопреки любым запретам иногда сбегали друг к другу, чтобы спать в одной постели, но после ритуала их решили на всякий случай некоторое время подержать на расстоянии. Сначала они очень грустили и плакали по ночам, что было вполне ожидаемо для мальчиков трех и шести лет. Потом поочередно впадали то в странное оцепенение, то в крайне беспокойное состояние, что объяснить было сложнее, но все же можно. Но на исходе месяца у обоих началась сильная лихорадка. Лекарь сказал, что ци в их меридианах находится в полнейшем хаосе и следует ожидать худшего, а оба ребенка в беспамятстве стонали имена друг друга.
Лань Цижэнь провел в раздумьях весь следующий день, а вечером распорядился, чтобы братьев принесли к нему в покои, а у дверей дежурили сильнейшие заклинатели клана.
Сам он остался внутри наедине с племянниками.
Сначала оба они обморочно лежали на его постели и ничего не происходило, а потом он, повинуясь наитию, придвинул их друг к другу и соединил их руки.
И наблюдал, как два детских тела сливаются в знакомую уже многоножку, как та издает стон облегчения, как тянется его обнять. Держал ее на руках и прощупывал меридианы, уже догадываясь, что циркуляция ци восстановилась. Оставил забывшейся здоровым сном, чтобы сходить за кистью и тушью. Дождался пробуждения и начертал на ее коже упрощенную формулу той триграммы, что разбила проклятие в первый раз.
Вышел к адептам, на каждой руке держа по здоровому племяннику, и освободил их от дежурства.
***
Со временем они вычислили, что с использованием соответствующих талисманов и медитаций братья без ущерба для здоровья могут находиться порознь примерно полтора месяца. Что по истечении этого срока нужно дать им провести в слившемся состоянии хотя бы ночь и ни в коем случае не разделять насильно во время сна – несколько раз даже их новые противоположные личности перемешивались, и один становился совсем безучастным и ни на что не реагировал, а другой не мог ни на чем сосредоточиться и удержать одно настроение дольше палочки благовоний. Некоторые черты характера могли «перескочить» от одного брата к другому и после естественного пробуждения, но такое случалось гораздо реже. Впрочем, обнаружилась у проклятия и положительная сторона – оба ребенка поразительно рано сформировали мощные золотые ядра, и это явно во многом была заслуга их то и дело объединяющихся в одну мощную систему меридианов.
Шли годы, и для всего удалось выработать распорядок и правила. Братьям даже позволяли видеть мать раз в месяц, пока не пришло ее время отправиться в царство Желтого Источника. Лань Цижэнь надеялся, что с ее смертью проклятье разрушится, но сумасшедшая ведьма постаралась на славу. Нефриты Гусу Лань все так же были вынуждены иногда становиться единым целым, хотя с возрастом перерыв получилось увеличить до трех месяцев. Лань Цижэнь взял с них обоих слово, что о проклятье не узнает ни одна живая душа.
Потом… Потом они стали совсем взрослыми, больше не могли быть продолжением друг друга, у каждого была своя жизнь, и проклятие наконец начало тяготить и их тоже, не только Лань Цижэня и старейшин клана.
И наконец, каждый из них в итоге ввязался в такое, что необходимость проводить ночь в одном на двоих теле каждый сезон стала самой незначительной их проблемой.
***
И это все он должен сейчас был рассказать этому проклятому Вэй Усяню, зачинщику всех безобразий и приносящему одни лишь беды. Вэй Усянь стоял, расправив плечи, и нагло буравил его взглядом.
***
Когда улеглись первые эмоции после возвращения из мертвых, а потом и их с Лань Чжанем решения идти одной тропой в постижении дао, Вэй Ин стал иногда замечать в своем возлюбленном странности. Ничего серьезного, по большому счету: иногда известный своим постоянством Лань Чжань вел себя в одной и той же ситуации по-разному (то понимал двусмысленные шутки, то нет; то использовал любой предлог, чтобы проявить в отношении Вэй Ина свою неожиданную романтичность, то безучастно проходил мимо весьма удачной возможности; даже когда Вэй Ину удавалось его напоить, чаще впадал в задумчивость или детскую игривость, но порой совершенно неожиданно становился улыбчивым и декламировал стихи), какие-то его мелкие, но характерные, неосознанные жесты вроде манеры поправлять волосы или держать ножны менялись от путешествия к путешествию. На это легко было не обращать внимание, но к счастью или сожалению, у Вэй Ина был разум исследователя, привыкший искать во всем как несоответствия, так и закономерности. Почти неосознанно он выяснил, что Лань Чжань чуть-чуть изменяет свои привычки после каждого их визита в Гусу, и что они никогда не проводят в путешествиях дольше одного сезона, и поворачивают обратно, когда Лань Чжань становится немного беспокойным (ну, насколько это для него вообще возможно). Иногда ему чудилось, что редкий золотой оттенок прекрасных, знакомых до последней ресницы глаз становится более темным, ближе к обыкновенному карему. А однажды, когда они после возвращения в Облачные Глубины и визита Лань Чжаня к родственникам занимались в цзинши любовью, ему показалось, что шрамы у того на спине изменили свое положение (но в пылу страсти он, конечно, тут же об этом забыл).
Однако все замеченное словно зудело на краю его сознания, и Вэй Ин невзначай стал поднимать эту тему в компании хорошо знакомых с Лань Чжанем людей (в основном это были Сычжуй и Цзинъи, Цзэу-цзюня в затворе он не хотел пока беспокоить). Оказалось, что кое-что подмечали и они (иногда Ханьгуан-цзюнь бывал разговорчивее обычного, и еще Сычжуй видел пару раз, как на занятиях с гуцинем тот трогал струны верным, но каким-то «не вполне своим» движением), но особого значения этому не придавали. Но Вэй Ин начал волноваться – когда-то он уже проглядел влюбленность Лань Чжаня, хорош же будет сейчас, если окажется, что его спутник на тропе самосовершенствования все это время был одержим каким-нибудь духом!
Поэтому, когда они в очередной раз вернулись в Гусу (шел третий год их совместной жизни) и вечером Лань Чжань ушел, объяснив, что появились срочные дела и в этот раз Вэй Ину следует ложиться без него, тот выждал около палочки благовоний и как вор выбрался из цзинши через окно. Он предположил, что сперва Лань Чжань пойдет к дяде, и за это время сам он как раз успеет нарушить уединение Цзэу-цзюня и получить ответы на кое-какие вопросы. В конце концов, кто мог знать о прославленном Ханьгуан-цзюне больше, чем его не менее доблестный брат?
***
Обходить патрули Вэй Ин наловчился еще во время своего недолгого ученичества, поэтому ему не составило никакого труда незамеченным добраться до знакомого уже дома, окруженного горечавками – только в этот поздний час они, конечно, уже закрыли лепестки.
Глядя на плотно закрытые ставнями окна, он запоздало понял, что в Гусу Лань все, от главы до самого заурядного приглашенного адепта, подчиняются правилам, и Лань Сичэнь мог уже давно лечь спать. С другой стороны, тот же Лань Чжань и его дядя сегодня этим правилом пренебрегали, дело было важное, и если он просто потихоньку заглянет и проверит, не отошел ли Глава ко сну… Чего-чего, а уж бесцеремонности бывшему Старейшине Илина не занимать, это все знают!
Воровато озираясь, Вэй Ин подобрался к двери и приободрился, увидев выбивающийся из щели над порогом тусклый, как от одинокой свечи, свет. Решив не затягивать, он торопливо отбил костяшками по косяку пару тактов и дернул дверь. Та поддалась, и он ринулся внутрь, на ходу тараторя «Я прошу прощения, Цзэу-цзюнь, дело срочное!..», но запнулся, наткнувшись взглядом на две фигуры вместо ожидаемой одной.
Обе были в одеяниях Гусу Лань, один человек откинулся на кушетке головой к стене и распахнул свое ханьфу, полностью обнажая туловище. Второй склонился над ним, прихватив за плечи. Со стороны выглядело так, будто они готовы слиться в поцелуе. Вэй Ин осознал это в первую очередь и как-то отстраненно, потому что потом вдруг пришло беспомощное понимание, что на кушетке сидит Лань Сичэнь, а рядом с ним – никто иной, как Лань Чжань. Который клялся ему, что никто…
Они оба повернули головы на шум, на лице Лань Сичэня отразилось удивление, на лице Лань Чж…Ванцзи – растерянность и почти сразу за ней вина. Он прошептал «Вэй Ин» и отнял руку от плеча брата, и Вэй Ин одновременно хотел и не хотел услышать объяснение, но…
Но взгляд его против воли переместился с лица возлюбленного на его руку, а у того не было больше ладони, только немного оплывшая культя… потому что его ладонь осталась на плече… в плече… Лань Сичэня…
Вэй Ин поднимал сотни лютых мертвецов и видел сшитый труп Не Минцзюэ, но это было слишком даже для него. По крайней мере, если бы все не навалилось так неожиданно… Чувствуя легкое головокружение, он попятился обратно к двери, не в силах оторвать взгляд от наполовину погруженных в человеческое тело, сливающихся с человеческим телом пальцев…
На пороге он столкнулся с Лань Цижэнем, и поскольку тот выглядел раздраженным, но нисколько не удивленным, это явно не было каким-то наваждением, это происходило с его ведома, значит, это можно было объяснить…
Мгновенно восстановив самообладание и переплавив охвативший его страх в злость, он отрывисто поклонился и сразу же пошел в атаку:
– Уважаемый Наставник Лань, почему рука вашего младшего племянника только что отделилась от тела и вросла в плечо старшего?
Лань Цижэнь очень знакомо нахмурил брови и схватился за бороду.
***
Когда Наставник Лань закончил свой рассказ, неодобрительно поглядывая в его сторону, Вэй Ин уже успел окончательно прийти в себя и даже был бы не против изучить торчащую из плеча ладонь поближе. Глядящий на него глазами побитой собаки (брр!) Лань Чжань наверняка бы позволил, но у любой бесцеремонности все-таки должны быть пределы.
– Так… – подвел он итог, стараясь звучать непринужденно. – Значит, вам сегодня нужно сплавиться в единое целое, и завтра вы оба будете в порядке, если не забудете использовать талисманы, которые принес дядя?
– Совершенно верно, молодой господин Вэй, – вежливо ответил ему Лань Сичэнь, хотя он очевидно чувствовал себя в этой ситуации крайне неловко. Лань Чжань молчал, но взгляд его метался от брата к Вэй Ину и обратно.
– Тогда увидимся утром! – сжалился над ними тот, и едва не рассмеялся, увидев облегчение, проступившее на почти одинаковых лицах – правда, у Ванцзи пополам с виной.
Ну ничего, у них еще будет возможность это обсудить.
Когда они с Лань Цижэнем вышли на улицу и направились обратно в сторону основных построек, Вэй Ин обернулся к нему и со всей серьезностью пообещал:
– Не тревожьтесь, Наставник Лань, я никому не расскажу о проклятье, пока мы не найдем способ его снять.
– Твоя невнимательность осталась при тебе и во второй жизни, Вэй Усянь! – вдруг вспылил тот. – Я же сказал, что такого способа нет, мы все перепробовали!
Вэй Ин ничуть не обиделся, заложил руки за голову и ответил, глядя в небо:
– Может, раньше его и не было, зато теперь с вами целый Старейшина Илина, готовый помочь.
Удивительно, но Лань Цижэнь на это промолчал и даже не ускорил шаг, чтобы оторваться от назойливого собеседника.
***
Вэй Ин легко мог допустить, что даже в богатейшей библиотеке Гусу Лань не нашлось ничего полезного и способного помочь Лань Чжаню и его брату, но отказывался верить, что такого способа не существует вовсе (а если и так – он этот способ изобретет, в конце концов, он вырос в клане Юньмэн Цзян и всегда носил в сердце их девиз)!
Он добился разрешения находиться в запретной секции и часами изучал там свитки. Чертил схемы, рвал их пополам и чертил заново. Лань Чжань, заметно успокоившийся и воспрянувший духом оттого, что больше не нужно ничего скрывать от любимого человека, помогал ему как мог – подбирал и сортировал книги, делал выписки с указанных страниц, начисто переписывал своим идеальным почерком торопливые заметки Вэй Ина. Через некоторое время к ним присоединился и Лань Сичэнь – работа в библиотеке показалась ему куда более полезным занятием, чем уединенные медитации в ожидании брата, раз уж появился хотя бы призрачный шанс каждому из них наконец стать полностью самостоятельным существом. Даже Лань Цижэнь, поначалу отнесшийся к затее Вэй Ина скептически, через месяц с начала их изысканий принес несколько специально выписанных из Дуньина трактатов.
Раз или два они почти готовы были сдаться (братья Лань уверяли, что давно уже привыкли к проклятию и смирились со своей участью), но каждый раз после небольшого перерыва Вэй Ина осеняло, и он с удвоенной силой принимался чертить на клочках бумаги магические построения.
Наконец он вышел на верное направление. Целью проклятия было соединение, а частично нейтрализовать его помогло построение, основанное на противоположности инь и ян, и вместе с тем поляризовало темпераменты братьев, не затронув, однако, ничего другого. Раньше они принимали за противоположность проклятия разъединение, но что если тушить огонь огнем? Если перебить действие проклятия большим по силе заклинанием объединения, а потом, избавившись от него таким образом, разделить братьев уже окончательно, с помощью усовершенствованной триграммы или чего-то похожего?
Около месяца у Вэй Ина ушло на расчеты и подбор элементов. В конце концов, он остановил свой выбор на гексаграммах Люшисыгуа, взяв 8, 13, 31 и 57 комбинации для внутреннего круга построения, и 18, 24, 38, 40 и 43 для внешнего. Таким образом вошедшие во внутренний круг должны были пройти через слияние, гармоничность которого отменит действие проклятия, а после внешний круг вернул бы их каждого к изначальному облику и даже отменил поляризацию характеров.
Вэй Ин немного боялся того Лань Чжаня, который мог в итоге выйти к нему из круга – будет ли он тем же человеком, останется ли его спутником в постижении дао? Впрочем, он утешал себя тем, что оба Нефрита Гусу Лань – прекрасные люди, и как бы не перемешались их черты, он всегда будет считать Ханьгуан-цзюня своим другом. Свобода Лань Чжаня стоила риска, и если в этот раз Вэй Ин потеряет больше, чем обретет, то так тому и быть. С тем, чем пожертвовал Лань Чжань ради него в прошлой и этой жизнях, все равно ничему не сравниться.
Он несколько раз тайком опробовал свой метод на кроликах (прости, Лань Чжань, это все для твоего же блага! И с ними все равно все будет хорошо!), специально выбрав белого и черного для наглядности, и остался доволен результатом, после чего продемонстрировал все Лань Цижэню. Тот долго и скрупулезно изучал записи, но в итоге согласился, что схема рабочая и рискнуть стоит.
Они подготовили для ритуала пещеру Ханьтань, Лань Цижэнь собрал двенадцать сильнейших старейшин, которые должны были обеспечить непрерывный приток ци на все время преображения. Кроме них, присутствовать должны были только отвечающие за внутренний и внешний круги соответственно Лань Цижэнь и Вэй Ин. В последний момент они сделали исключение и позволили присутствовать также Лань Сычжую.
Всю ночь перед ритуалом Вэй Ин так и не смог сомкнуть глаз, лежал, тесно прижавшись к Лань Чжаню, и старался запомнить его запах. Он знал, что все закончится хорошо, но просто… на всякий случай.
***
В пещере он на глазах у всех поцеловал Лань Чжаня «на удачу» и отошел за спины старейшин, сосредоточился на периметре. Лань Цижэнь, бледный и немного осунувшийся, но предельно собранный, занялся своей частью. Лань Чжань и Лань Сичэнь в центре круга стояли с прямыми спинами и отрешенными лицами, хотя было заметно, как у обоих чуть подрагивали пальцы, словно братья хотели взяться за руки. Наконец Лань Сичэнь кивнул, показывая, что они готовы, старейшины сложили руки каждый в определенную печать, и символы на полу постепенно стали светиться все ярче.
В пещере становилось все светлее, и вдруг из внутреннего круга вверх устремились лучи, полностью скрывая стоящих внутри.
По глазам ударил ослепительный бело-голубой свет, и все присутствующие поспешили закрыть лица рукавами, а когда опасность потерять зрение миновала, они увидели перед собой не двух Нефритов Гусу Лань, но одно существо с такой мощной аурой, что и простой крестьянин никак не принял бы ее за человеческую.
Это был высокий, совершенный человек с сияющей кожей и ясными глазами цвета рассветного солнца. В нем причудливо сочеталась мужская и женская красота, но одного взгляда на обнаженное тело было достаточно для понимания: подобное божество нельзя отнести ни к одному из полов. Голос, которым оно заговорило, тоже был больше похож на звучание музыкального инструмента, чем на прежние голоса братьев Лань.
– Мы наконец достигли высшей формы совершенствования и осознали свое место во Вселенной. – оно ступило вперед, совершенно не заботясь о собственной наготе, провело рукой над внешним кругом, без усилий гася пропитанные ци гексограммы. – Нам открылось, что мы должны принять женский облик, взять имя «Баошань» и отправиться к истокам родного клана.
В полной тишине оно обвело всех собравшихся безразличным взглядом, задержав его лишь на троих.
– Прощай, Лань Цижэнь. Прощай, Лань Сычжуй, Вэнь Юань. Прощай, Вэй Ин. Мы унесем любовь к вам в своем сердце.
И с этими словами тот, кто прежде был Лань Сичэнем и Лань Ванцзи, сел в позу лотоса прямо в воздухе, сложил пальцы в причудливую печать и исчез.
Белые ханьфу с облачной вышивкой и две лобные ленты сиротливо остались лежать в кругу магического построения.
Свобода Лань Чжаня этого стоила, растерянно повторил себе Вэй Ин, подбирая одну из лент. Никто его не остановил.
Проклятие ЦГШПишет Гость:
27.09.2020 в 19:51
О, у меня идея. Без омегаверса. ЦГШ кто-то проклял, чтоб все, кого он трахал сразу же залетали от него. ЦГШ этим не особо страдал, имея традиционные вкусы и предпочитая шлюх, но проклятие передалось потомкам. ЦЦС спал только с женой, беды не вышло. Но Яо как-то таки трахнул свою величайшую любовь и ЛХ противоестественно залетел. Сначала они ничего не понимали, что происходит с ЛХ, потом маялись, но не могли найти как снять проклятие.
К этому же замыслу можно ЦЛ трахнувшего ЦЧ (СЧ или ЛЦИ), что тоже противоестественно залетает.
Сюда же: Вансяни решили поменяться. А тело ВИ по крови Цзинь и так вышло, что ЛЧ противоестественно залетел. ВИ исследует феномен.
А через пару столетий потомки сильно расплодились.
Ситуация:
Человек жалуется невесте:
- Я не смогу дать тебе детей, ведь на ночной охоте яогуай откусил мне корень ян и яшмовые бубенцы! Теперь я не смогу даже продолжить свой род! Некому будет почитать моих предков...
Невеста утешает:
- Пусть у нас и не будет общих детей, но ты сможешь продолжить свой род отворив свои медные врата для корня ян. Так ведь тоже случаются дети.
Вот так ЦГШ послужил на благо эволюции)
Прикинул. Допустим в среднем у ЦГШ была одна женщина в 3 дня (думаю, больше, но допустим, что одна). То есть это выходит примерно 100 женщин в год (округлим до 100, ибо он мог трахать кого-то второй раз). Если, секс=залет, то это 100 детей в год. Допустим, что процентов 70 этих детей работницы секс-индустрии вытравили. Тогда остается 30 детей в год. Допустим, что половина умерла от разных причин до половой зрелости - 15 детей в год. Допустим, что после получения проклятия ЦГШ вел ебливый образ жизни еще 20 лет, тогда это 300 детей. Если хотя бы 1% там такой же ебливый, как ЦГШ, то довольно скоро залетающие мужики перестанут быть диковинкой.
В продолжение о пожеванном заклинателе и его невесте.
- Не думаю, что это поможет, - заклинатель грустно вздохнул. - Мне уже случалось делить ложе с мужчиной, но никаких последствий не было. Думаю, у меня просто слишком мало инь, чтоб понести как женщина.
Девушка утешающе прикоснулась к его плечу:
- Не думаю, что дело в твоей инь, скорее всего у того мужчины было слишком мало ян. Говорят, что мужчина может понести только получив семя от человека с большим количеством ян.
Заклинатель грустно усмехнулся:
- Невозможно точно определить количество ян. А значит и невозможно, не деля ложе узнать, получится ли зачать ребенка.
- Не беспокойся об этом. Люди в моем роду всегда отличались большим количеством ян. По слухам у моего деда было более пятидесяти детей от женщин и мужчин. Если ты разделишь ложе с моим братом, то точно понесешь, а ребенок будет родным по крови не только тебе, но и мне, - ласково улыбнулась девушка.
URL комментария
Нефритоцест и наказанияПишет Гость:
28.09.2020 в 00:47
Раз уж зашел разговор о нефритоцесте, поделюсь своей тайной фантазией:
Когда ЛЧ впервые назначили ответственным за наказания в ОГ, и он к поручению подошел со всей серьезностью. Сначала попросил ЛХ вообще все возможные виды наказаний на нем опробовать, чтобы он мог понять, от которого какие ощущения, и выстроить свою классификацию по строгости, по длительности воздействия и т.д. Потом попросил научить его правильно обращаться с кнутом, розгами и остальными орудиями, как правильно смазывать и вставлять нефритовые жезлы, по каким местам больнее сечь и так далее. Практиковался на ЛХ, и если ошибался, тот его поправлял - вставал и на нем самом показывал, как надо. В общем, пороли они друг друга и жезлами охаживали несколько месяцев, и хотя комфортили друг друга после этого постоянно, спать все это время все равно пришлось на животе, а сидеть было очень неудобно. Но что не сделаешь ради того, чтобы научиться, и в конце концов стал ЛЧ крутым профи
И да, собственно инцеста никакого между ними не было - только глубокие братские чувства, взаимопомощь, забота безо всякого стеснения даже в тех случаях, когда надо было смазать невольные повреждения в очень интимных местах или помочь друг другу избавиться от естественным образом возникшего стояка.
URL комментария
Пишет Гость:
28.09.2020 в 01:31
А я хочу, чтобы стонал ЛЧ, когда впервые обнаружил, что от наказания может быть не только больно
ЛЧ: - Брат... У меня очень странные ощущения от этого... Ааааах!
ЛХ: - Тише, тише, Ванцзи, все хорошо. Доверься мне, сейчас я о тебе позабочусь.
ЛЧ: - Но как я должен буду поступать с адептами? Мне следует разрешить им стонать или нет? Или лучше наложить заклятие молчания? И могу ли я позволить им достичь сияющего пика, если они выдержат наказание с честью? Или я должен запретить им изливаться до следующего утра?
ЛХ (обхватывает член ЛЧ, двигает пальцами и поясняет): - Ты можешь наложить вот здесь, у самого основания, кольцо из ци. Или заставить их сдерживаться самостоятельно. Каждый раз все будет зависеть от тяжести проступка.
Как-то примерно так. Все по делу, но с любовью, лаской и пояснениями. И с безграничным доверием, когда знаешь, что брат тебе ни в коем случае не повредит, даже если ощущения крайне странные и необъяснимые.
Ну почему я не райтер, а
URL комментария
БУ чэнсяни и терки за матчастьПишет Гость:
28.09.2020 в 06:09
Хочу-хочу) Запрос принят)
Кстати, больному ублюдку от больного ублюдка — сцена, которая вряд ли войдёт куда-то, потому что весьма сложна с точки зрения физиологии, но в моём воображении живёт давно:
Пристань Лотоса, покои главы ордена. Разметавшийся на простынях Вэй Ин со вскрытой грудной клеткой. Цзян Чэн — жетско берущий своего шисюна и одновременно ласкающий руками и губами его сердце. Всё вокруг залито кровью.
Оба ловят с происходящего невероятный кайф.
И да, вот это мною воспринимается почти как нежная чувственная романтика
Ну, разделать ВИ так не проблема, надо разрезать, отпилить чем-то ребра от грудины и отогнуть их. Или можно пару ребер выломать.
Проблема потом собрать все обратно. Но ВИ со своей ТЭ живучий, может и нормально соберется.
У ВИ в процессе возникнут проблемы с дыханием, но все можно взвалить на ТЭ.
Кровопотеря, нарушающийся сердечный ритм и болевой шок, думаю, тоже решаются с помощью ТЭ. ТЭ пережала разрезанные сосуды - и кровотечение прекратилось. ТЭ задает нужный сердечный ритм и блокирует некоторые рецепторы, чтоб не было боли.
Проблема потом собрать все обратно. Но ВИ со своей ТЭ живучий, может и нормально соберется.
Соберётся, по моей версии ТЭ ему разве что оторванную бошку на место не может вернуть.
У ВИ в процессе возникнут проблемы
А вот это как раз один из основных затыков. ВИ в этой сцене вообще дышит или нет? (а задерживать дыхание на дофига времени он способен по канону — юньмэнец же) Если не дышит, то ТЭ держит лёгкие расправленными или нет?
Второй затык — как раз вскрытие. Что там надо делать, я представляю, а вот как это делать...
Третий — обоснуй того, как они вообще до этого дошли.
Который я, кажется, только что придумал. Ой!
Кровопотеря, нарушающийся сердечный ритм и болевой шок, думаю, тоже решаются с помощью ТЭ. ТЭ пережала разрезанные сосуды - и кровотечение прекратилось. ТЭ задает нужный сердечный ритм и блокирует некоторые рецепторы, чтоб не было боли.
По секрету: после падения на Луанцзан жизнь в теле ВИ вообще поддерживалась в первую очередь ТЭ. Причём это была именно "жизнь" — даже обмен веществ шел. Но вот попытка очистить данную тушку от ТЭ привела бы к очень быстрой смерти. Так что да, всё решает ТЭ.
И да, вопрос на двести юаней: нужна ли боль, как сигнальная система организма, существу, для которого не критичны любые повреждения, не ведущие к мгновенной смерти?
И да, вопрос на двести юаней: нужна ли боль, как сигнальная система организма, существу, для которого не критичны любые повреждения, не ведущие к мгновенной смерти?
Боль - это атавизм со времен полностью человеческого существования. Чтоб убрать боль вообще надо слишком много менять в физиологии и биохимии. Так что пусть будет. Другое дело, что ТЭ ее успешно блокирует при надобности.
А вот это как раз один из основных затыков. ВИ в этой сцене вообще дышит или нет? (а задерживать дыхание на дофига времени он способен по канону — юньмэнец же)
Не думаю, что эти потрахушки займут 10-15 минут или меньше, а дольше не дышать проблема. При сексе организм совсем не в состоянии покоя, кислорода много надо. У него мозги сдохнут от такого. Так что должен дышать, хоть изредка. Думаю, ТЭ легкие просто изредка принудительно расправляет, заставляя набирать воздух, и сжимает, заставляя выдыхать.
Второй затык — как раз вскрытие. Что там надо делать, я представляю, а вот как это делать...
Ну они же заклинатели. Можно допустить, что оружие супер-острое или ЦЧ настолько сильный, что может егко отломать от грудины ребра голыми руками. Тогда Саньду разрезал, а дальше ковыряется голыми руками. Не пилу же для кости ему давать...
Третий — обоснуй того, как они вообще до этого дошли.
У них зашла речь, что ВИ бессердечный и ВИ предложил проверить?)
Или ВИ заявил ЦЧ чтото вроде: "Мое сердце в твоих руках", а дальше завертелось?)
ЦЧ, копошась во внутренностях ВИ:
- Так, блядь, а где Ядро? Ничего не хочешь мне сказать?
Я тоже подумал о том, что разделка ВИ приведёт к правде о ЗЯ. Простите, я не романтичный
Вот кстати о ЗЯ. ЛЧ после бойни в Безночном отсутствия ядра как-то не заметил. А в фиках постоянно "влил ци, что-то не так, э, а где ядро?"
Видел фаноны, что достаточно его потрогать, чтобы почуять отсутствие ЗЯ, поэтому ВИ от всех шарахался.
Вот им не верю. Ну как бы с ЦЧ он сражался, ЛЧ целовал, а потом выхаживал.
С другой стороны, как не заметить, что в теле нет светлой ци? Даже если тэ ее забивает, совсем вблизи-то? Мне кажется, это авторский косяк.
Простите, а что, у нас в новелле где-то замечали светлую ци таким образом, чтобы решить, что это авторский косяк, а не запланированное устройство мира?
А если не замечают, то как определяют, что ядро сильное/слабое/поздно сформированное? Только по косвенным признакам?
Или когда ЛЧ запечатал меридианы, была ли у него возможность соврать?
ЛЧ заметил, что с духовными силами у ВИ что-то не так, разговор с ВН в лодке перечитайте
Я честно говоря вообще не понимаю, почему никто не смог сложить два и два. Допустим, о пересадке ядра догадаться было сложно, но у них там Чжуля общеизвестный бегал, и многие знали, что ВИ у него в лапах побывал. Как-то очевидно, вроде, должно все быть.
Боль - это атавизм со времен полностью человеческого существования.
Мне очень нравится, как эта фраза звучит)))
И, пожалуй, да — ВИ, у меня, конечно, тварюшка, но человеческого там ещё достаточно много.
Не думаю, что эти потрахушки займут 10-15 минут или меньше, а дольше не дышать проблема.
А почему, собственно? В смысле, что 10-15 минут — нормальное такое время. А если на войне — так у них и вовсе нет возможности часами трахаться.
По Золотому Ядру:
С одной стороны, у меня в любом случае оно находится в нижнем даньтяне, а не среднем, так что при описанном вскрытии не видно.
С другой — имхую, что почувствовать отсутствие ЗЯ может только целитель, причём вряд ли "случайно" (но его что-нибудь может натолкнуть на мысль о проверке, да) или партнёр в совершенствовании, с которым идёт активный взаимный энергообмен. И да, так бы мой ЦЧ очень правильно дошел до верных выводов, если бы не в-третьих:
Я честно говоря вообще не понимаю, почему никто не смог сложить два и два. Допустим, о пересадке ядра догадаться было сложно, но у них там Чжуля общеизвестный бегал, и многие знали, что ВИ у него в лапах побывал. Как-то очевидно, вроде, должно все быть
Именно! Будь у ВИ на момент встречи в ВЧ и ВЧЛ ЗЯ — к Луанцзан его бы уже не было. Ладно всякие левые челы — там не очень понятно, насколько история ВИ общеизвестна. Но у ЦЧ-то на руках была вся нужная информация, плюс сверх неё то, что должно было натолкнуть на соответствующие размышления, пусть собственный опыт, как гарант того, что он точно будет думать в нужную сторону. Но нет.
Из этого выходит, что канонный ЦЧ или не умеет элементарно анализировать информацию — или ему гораздо сильнее плевать на ВИ, чем может показаться. В каноне мне не нравятся оба варианта, у себя я оба считаю невозможными.
Хотя нет, в каноне есть ещё третий вариант: ЦЧ старательно заставлял себя не верить. Что тоже его не красит, но, вроде, подобное как раз в его характер вписывается.
Если бы у ЦЧ были такие подозрения, он бы так не отреагировал на информацию о ядре =_=
Насколько помню, никто не знал, что ВИ попал в плен к Вэням. Он просто пропал, а потом вернулся и делал вид, что все ок. Он не рассказывал, что его схватили Вэни.
Это знал как минимум ЦЧ. Остальные знали, что Чжуля ПЛ вынес и теоретически мог поджарить ВИ еще там.
Если бы у ЦЧ были такие подозрения, он бы так не отреагировал на информацию о ядре
Так он реагировал на информацию о пересадке ядра, а не отсутствии того у ВИ.
Насколько помню, никто не знал, что ВИ попал в плен к Вэням. Он просто пропал, а потом вернулся и делал вид, что все ок. Он не рассказывал, что его схватили Вэни.
Так, вот тут уж сам сомневаться начал...
Проверил — что-то среднее:
"— Я же говорю, в двух словах не расскажешь. Толпа псов из клана Вэнь носом землю рыла, чтобы нас отыскать, они поджидали меня в посёлке, там же и схватили, бросив подыхать в проклятом месте."
Т.е. указания на ВЧ и ВЧЛ прямого нет (это у меня с дунхуа перепуталось) — так что да, не элементарный анализ, но информации всё ещё достаточно, чтобы хотя бы задуматься.
Плюс — на самом деле странно, что глава ордена потом не распросил своего подчинённого более подробно. Хотя ВИ мог и соврать, с него сталось бы...
URL комментария
@темы: Магистр, будни фанфикера, тварьчество не наше
-
-
28.09.2020 в 14:26-
-
28.09.2020 в 15:23-
-
29.09.2020 в 04:21Бва-ха-ха-ха!
-
-
29.09.2020 в 06:53-
-
29.09.2020 в 07:49-
-
29.09.2020 в 14:05-
-
23.11.2020 в 16:12-
-
23.11.2020 в 18:46