Осторожно! Режим "сделать хорошо" активирован!
осторожно, слэш, ООС, АУ, всякая фигня и лютый обоснуй!зв-ау, вансяниПишет Гость:
И для тех, кто ждал вансяней, тоже принес, здесь они еще дети)
ВИ – человек, ЛЧ – чисс, имена немного адаптированы под второй канон,потому что я не могу заставить себя писать, как к чиссу обращаются по фамилии-имени 
в тексте присутствует упоминание ритуального каннибализма, но никто из героев никого не ест и не собирается)
немного про особенности чисской культуры для понимания подколов ВИЧиссы канонично рано взрослеют психологически, и, например, десятилетние дети обладают сознанием уже вполне зрелого человека. И еще тут используется клевый фанон с ЗФБ, по которому у их расы практикуется похоронный ритуальный каннибализм, когда родственники и близкие едят приготовленное из тела умершего блюдо, а его кости отдаются резчику для нанесения оговоренных заранее узоров и после в соответствии с завещанием передаются на хранение важным для покойного людям, каждая из костей имеет свое значение. Если кто-то заинтересовался темой, подробнее можно почитать об этом здесь: https://www.archiveofourown.org/works/24002611?view_adult=true
ЗВ-АУ, ВИ допекает ЛЧ на совместной тренировке– Эй, Чжа-ань, неужели и этот спарринг мы проведем в молчании?
Чжань ничего не отвечает и лишь становится в защитную стойку, плавно нажимая на кнопку включения светового меча и выпуская светло-голубое лезвие. Не важно, будет он молчать или спорить во время поединка, Вэй-Ин все равно не замолкнет ни на секунду.
Сейчас тот ловко прокручивает свой яркий оранжевый меч в ладонях и насмешливо замечает, делая выпад:
– Если ты обижен, что я неверно произношу твое имя, то сам виноват, я прямо умолял тебя объяснить.
Чжань все так же молча парирует и делает шаг в сторону. Это старые подколки, Вэй-Ин потешался над традиционными чисскими именами на двух прошлых дуэлях, сегодня наверняка придумает что-то новое.
Чжань блокирует удар у плеча, перекатывается по полу и пытается достать Вэй-Ина со спины. Тот успевает перебросить меч в другую руку и отбить удар под углом, после чего отступает. Чжань не спешит использовать свое преимущество, его цель – сам бой, а не победа в нем.
– …Но раз ты не хочешь просвещать меня сам, я вынужден искать информацию… – продолжает Вэй-Ин, снова бросаясь в атаку, нанося удары сначала справа, потом слева. – Оказалось… – прыжок, удар справа, – у вас, чиссов, есть… – рисуясь, перебросил меч в другую руку, нужно блокировать у плеча, – …есть очень любопытные ритуалы! – обманное движение и колющий удар, направленный в горло.
Ах, вот о чем сегодня пойдет речь. Чжань уходит от атаки, прогибаясь в спине и делая сальто назад, снова становится в защитную стойку. Обычно Вэй-Ин добродушен и совершенно не злонамерен, но в бою его тактика заключается в поиске слабых мест противника. Нащупав брешь в чужой технике или уверенности, он давит туда снова и снова, пока соперник не сломается. Стремится вызвать эмоциональную реакцию, ослабить бдительность.
– Оказывается, вы едите своих мертвецов! – оранжевый меч проносится у лица дугой, чудом не задевая волосы. – Есть какой-то особенный рецепт для этого, а, Чжань?
Он надеется смутить вегетарианца-Чжаня ритуальным каннибализмом. Но Чжань не видел никого из родственников с трех лет, а до того никогда не присутствовал на похоронах.
Учитель Сичэнь прав, когда говорит о том, что спарринги с Вэй-Ином гораздо полезнее для его соперников. Вэй-Ин совершенствует лишь умение владеть мечом, а сражающимся с ним падаванам приходится учиться контролировать свои чувства и действовать отрешенно, не обращая внимания на чужие слова.
– Эй, Чжань, не спи! – теперь ему приходится уходить от удара по коленям. – Так как это принято делать? Жарить, варить, запекать?
В сущности, Вэй-Ин совсем еще ребенок, думает Чжань, переходя наконец в атаку и используя несколько элегантных приемов Макаши, тесня противника к границе круга. И его уколы пока еще детские, хотя техника фехтования и на высоте. Он, должно быть, даже не задумывается о том, что психологически Чжань старше минимум вдвое, несмотря на то, что они ровесники. Чжаня нужно дразнить совсем другими вещами, о которых четырнадцатилетний человеческий мальчишка и не подумает. О, как бы Вэй-Ин мог его дразнить, если бы только захотел. Чжань бы был полностью в его власти и сам подставил шею под клинок. К счастью, пока Сила милостива к нему.
– А что вы делаете с костями, а, Чжань? – допытывается Вэй-Ин, уходя в защиту и совершая три кувырка подряд. Он мог бы обойтись меньшим числом движений, но любит рисоваться. Не дожидаясь ответа, он бросается в атаку, в этот раз пуская в ход и рукопашные приемы, когда Чжань слишком медлит.
Чжаню нравятся дуэли с Вэй-Ином. Они позволяют глубже понять выбранный им для изучения Соресу, основанный на идеальной защите. Забудь про мгновенное воздаяние, сосредоточься на блокировании и позволь противнику самому подойти к проигрышу. И не обращай внимание на ловкие движения Вэй-Ина, его гибкое тело и солнечную улыбку.
Учитель говорит, что Чжань слишком поздно начал обучение, и магистры не согласятся сделать его рыцарем в пятнадцать, но если он будет и дальше тренироваться в том же темпе, в его шестнадцатый день рождения Сичэнь будет просить Совет назначить ему Испытание.
Но Чжань знает, что пока не готов стать настоящим джедаем. Он слишком любит поединки, слишком часто во время медитаций отвлекается на посторонние недостойные вещи, хотя со стороны это и не заметно. Вот и сейчас он затягивает бой, хотя было уже минимум две возможности нанести решающий удар.
Он чувствует спиной взгляд Магистра Лань Цижэня и тихонько выдыхает, отбрасывая все лишние мысли. Когда Вэй-Ин в очередной раз пытается осуществить свой излюбленный перехват рукояти меча, Чжань слитным движением бросается вперед, тыльной стороной руки сбивая чужое оружие в сторону, и останавливает собственный клинок напротив солнечного сплетения соперника.
Раскрасневшийся Вэй-Ин деактивирует свое оружие и отступает, признавая поражение. В этот раз он уже не пытается схитрить и вытолкнуть Чжаня за пределы круга.
– Ладно, ладно, твоя взяла, – улыбается он от уха до уха. – Это был хороший бой. И… без обид, да?
Чжань молча кивает. Он знает, что Вэй-Ин использует свой язык как оружие только в тренировочном кругу. Да и не важно, что будет говорить ему Вэй-Ин. Они знают друг друга уже восемь лет и тренируются вместе шесть, и слова вряд ли смогут изменить чувства Чжаня, если даже время не справилось.
– Но насчет костей мне правда было очень-очень интересно, – тихо бормочет Вэй-Ин ему в спину. – Из них же можно сделать столько всего прикольного!..
***
Когда Чжань возвращается в свою келью, Учитель Сичэнь сразу понимает, где он был и чем занимался. Он с улыбкой треплет севшего в позу для медитации Чжаня по волосам.
– Интересный был поединок с Вэй-Ином? Ты победил?
Чжань кивает.
– Ну что ж, не буду тебе мешать. Ты такой образцовый ученик, совсем меня разбаловал. Скоро мне нечему будет тебя учить.
Чжань открывает глаза и смотрит на него:
– Мне никогда не превзойти Учителя Сичэня в чувстве юмора.
Сичэнь смеется, велит ему не предаваться ложной скромности и оставляет одного.
Он снова готовится к медитации, но перед началом позволяет себе минуту слабости – минуту мыслей о Вэй-Ине. Тот спросил, что чиссы делают с костями умерших, но это было лишь сиюминутное любопытство. Вэй-Ин забывает информацию с той же скоростью, с которой находит (очень, очень быстро). Даже если бы Чжань объяснил ему про искусство резьбы на костях покойного, даже если бы составил завещание и после его смерти Вэй-Ину преподнесли покрытые цветочным узором ребра (левые, с третьего по пятое, те, что скрывают за собой сердце), Вэй-Ин ничего бы не понял. Даже если бы череп Чжаня, полный когда-то мыслей о смешливом, полном жизни и Силы падаване (словно рожденном перевернуть все джедайские устои), стоял на полке в его келье, он бы не уловил смысла этого послания.
И потому Чжаню остается лишь отбросить все мирские мысли и повторять мантру «нет страсти – есть безмятежность», пока сердце, бьющееся за предназначенными для непонятливого адресата ребрами, не усвоит ее так же хорошо, как разум. Тогда он, возможно, наконец станет хорошим джедаем.
URL комментария
Пишет Гость:
Мы ж вроде собирались высокорейтингово любить ЛХ и ВИ всеми подряд в октябре. Вот как раз идеальное сочетание
У чукчи-не-писателя по ним был только плотбанни
читать дальшеВместо ЛЧ в деревню Мо прибывает ЛХ, на гору Дафань едет он же. Соответственно, вот этот весь замут с собиранием паззла из НМЦ тоже достается ЛХ (допустим, в ОГ он не пошел, потому что смог угомонить руку с помощью Лебин), а ВИ увязывается следом. Они общаются, и ЛХ влюбляется, но! он-то думает, что влюблен в Мо Сюаньюя. И выходит такая ситуация, когда ЛХ счастлив, у него первая любовь, а вот все остальные...
ВИ переживает, что когда его секрет вскроется, ЛХ будет плохо.
ЛЧ ревнует, потому что это же его любовь всей жизни! Но это же его любимый брат, он хочет, чтобы брат был счастлив! Но брат счастлив с его любовью всей жизни. Когнитивный диссонанс и бурные переживания ЛЧ прячет за покерфейсом.
Яо охуевает, потому что ну ты нашел, в кого влюбиться, эргэ, я думал, у тебя вкус получше.
НХС мечтает отпиздить ЛХ саблей, потому что он ВИ призвал расследовать смерть НМЦ, а эти придурки тут личную жизнь строят.
URL комментария
МСЮ/НХСПишет Гость:
Это реально странный пейринг, учитывая, что НХС устроил не просто смерть МСЮ, а смерть с лишением права на перерождение. То есть, если это не саншайн-ау, то пейринг абьюзивный и больноублюдочный, без всяких там прынцев.
Про без перерождения упоминалось вначале, а где-то позже было про то, что душа МСЮ сразу пошла на перерождение и не осталась призраком. Нет сейчас возможности поискать точные цитаты. Здесь то ли путаница, то ли перевод где-то косякнул.
Это относилось не к тому, кто проводил ритуал, а к злому духу, который не исполнит желания отдавшего тела. МСЮ спокойно на перерождение ушел.
хз что там было на самом деле, но вот довольно популярную версию про влюбил/вдружил в себя, уговорил на ритуал и т.д. этот анон вкуривает. Как-то слишком злодейски хитровывернуто для НХС. У него по всей истории импровизация и избегание лишних движений. К тому же доверять такой рисковый ритуал безумному странно. Проще найти какого-то фанатичного последователя Старейшины среди тз посимпатичней, чтоб сделал все со всей ответственностью.
Склоняюсь к тому, что просто подсунул ритуал в нужный момент, либо подсказал кого звать, если ритуал - идея МСЮ. Так вполне энергосберегающе получается.
Но в новелле вообще говорится, что ВИ предположил, что МСЮ увидел ритуал у Яо в тайнике. И раз уж ритуал писал ВИ, логично, что МСЮ подумал про него в первую очередь.
Казалось бы, при чем тут НХС? Яо сделал так, что МСЮ выперли из ордена и вся его жизнь пошла по пизде. Это не НХС его довел до такого состояния, что лучше сдохнуть
Нууу. ВИ в своих размышлениях такое вбрасывает:
«Откуда у Мо Сюаньюя, которого каждый характеризовал как трусливого человека, бессильного постоять за себя, взялось столько храбрости, чтобы совершить самоубийство и принести в жертву своё тело?»
Это могут быть спекуляции чистой воды, потому что ВИ не знал МСЮ лично. А может быть авторская версия. Облачко.
Мне лично очевидно, что в суициде человека виновен тот, кто довел его до суицидального состояния, а не тот, кто ему ссылку на статью про способы самого эффективного самоубийства подкинул. А довел МСЮ вот вообще не НХС, НХС так даже рядом не стоял.
Я хоть НХС люблю и недолюбливаю фаноны, где он от Яо не отличается, все таки не могу согласиться. Натолкнуть на мысли о самоубийстве тоже вклад в самоубийство.
Возможно, чтобы выудить кое-какие сведения из Мо Сюаньюя, Не Хуайсан разговорился с ним и, слушая жалостливые речи, узнал о черновиках с запретными техниками, которые хранил у себя Цзинь Гуанъяо, и из которых Мо Сюаньюй узнал о древнем тёмном ритуале. А после подтолкнул Мо Сюаньюя, подвергавшегося на тот момент унижениям со стороны родственников, совершить акт мести посредством ритуала жертвоприношения.
Но какого же озлобленного духа призвать?
Разумеется, всё того же Старейшину Илин.
Это относилось не к тому, кто проводил ритуал, а к злому духу, который не исполнит желания отдавшего тела.
Ну вот. Видно просто не очень понятно указано, раз многие путаются.
В общем, у нас только разные догадки ВИ имеются. Со спертым у Яо конспектом мне нравится, у МСЮ же куча заклинательского барахла была с собой. Только странно, что Яо не заметил пропажу. Или МСЮ удачно скопировал?
Хотя я давно накуриваю сюжет, как к МСЮ по очереди приходят НХС, Яо и СЯ с конспектом ритуала и просьбой вернуть ВИ, чтоб собрал брата, было на кого свалить злодеяния, починил ССЧ. В итоге МСЮ выпиливаются с пожеланием "Ну и трахайтесь со своим ВИ!" И ВИ потом такой "Итак, что я должен сделать?"
Щекотливость же ситуации состояла в том, что для сделки хватало всего лишь желания заклинателя. Как бы Вэй Усянь ни противился, но… как только он попал в это тело, контракт посчитался заключенным. Он был обязан исполнить желание призывающего, иначе проклятие обернётся против призванного, и его душа будет окончательно уничтожена без возможности перерождения.
URL комментария
пейринговые кричалкиПишет Гость:
ЦЗИНЬЦЕСТ
если не хочешь, чтоб от тебя залетела сестра - спи с братом
(ну или с отцом, он не откажет)
ВЖУСЯНЬ
свиноебы в квадрате
ВЖУСЯНИ
для свиноебства не нужен обоснуй
ВАНСАН
принесем в тред изящество
ЯОЯН
преступные друзья с привилегиями
ЧЭНСЯНЬ
вместе по пути из пыток и убийств
ВАНЧЭН
между ними искры и смертельные струны
ВАНЧЭН
сколько еще сетей надо разорвать,
чтобы до вас дошло, глава Цзян
ВЖУЯО
чудесная пара маньяка и приспособленца
ВЖУЯО
кто-то имба, а кто-то просто успел первым
ВЖУЯОЯН
свиноебское комбо
СИЯН
они сошлись как лед и пламень
ЯОСЯНЬ
свиноеб свиноебу рознь
НИНСЯНЬ
некромант и некрофил - это синонимы
НИНСЯНЬ
каждый некромант — немного некрофил
МИНШАНЬ
это не только СШ, но и НМЦ ебущий ЦГШ
ВЖУШАНЬ
мегахуй и мегаблядь
ЧЭНЛИН
инцест - дело семейное
или
этот дядя слишком горяч
ЛИНСЯНЬ
этот дядя научит плохому
ЧЖУЧЭН
у него ее глаза
После стольких лет? - Всегда
ЧАОЧЭН
выебать врага - это святое
ВЖУЧЭН
гордость хрустит, но не ломается
ЯОЮЙ
этот инцест горяч, каноничен и трагичен
ЯОСИСЯ
невинную овечку ебут волки
СУНСЮЭСЯО
матерого волка ебут невинные овечки
ВИ/ССЧ
изящная игра светотени
НМЦ/ВИ\ЛХ
терапевтическая ебля тёмных заклинателей
НМЦ/ВН/СЛ
некрооргия
URL комментария
маленький бразильский сериалПишет Гость:
Всё инцест! Вы что, забыли, что все - дети ЦГШ?!
Судя по рисовке дунхуа/маньхуа, где молодой ВИ одно лицо с МСЮ, ВИ точно бастард ЦГШ.
И вот весь заклинательский мир в едином порыве объединяется, чтобы обсудить, кто же все-таки нагулял ВИ: ЦГШ или Вжух.
Вариант с ЦФМ отметаем сразу, как слишком простой и очевидный?
Смотрите шире - его нагулял ЦГШ от Вжуха, а потом подкинул Цансэ, ибо он отец-кукушка.
Если мы смотрим шире, то предлагаю вспомнить местный упорос с проклятием, которое заставляет всех подряд беременеть от Цзиней. Так что это ЦГШ ухитрился трахнуть Вжуха, а тот уже подкинул ребенка Цансэ. Внешность у ВИ от папы, а красные глаза — от второго папы
Не, Вжух презентовал ВИ ЦГШ (Ты отец, вот и разбирайся со своим очередным бастардом), а тот, как истинный отец-кукушка подбросил младенца Цансэ.
Не-не-не. ЦГШ передал младенца как сироту на воспитание ЛЦЖ ,с которым так же ранее крутил роман, чтоб не палится перед женой. А вот уже у ЛЦЖ ребенка и забрала Цансе, когда полезла сбривать бороду. Ну знаете, ребенок к ней потянулся,она не устояла и все такое. ЛЦЖ,понимая, что ему двух племянников за глаза разрешил ей этого подкидыша забрать на воспитание.
А потом Вжух узнал, что ЛЦЖ сплавил непонятно куда его ребенка и со злости спалил Облачные глубины и прочие ордена.
А потом сыночка выполз, и его опознали породинке фамильным глазам!
URL комментария
Пишет Гость:
Не принимайте бастардов в семью!!!
Для меня Модао - это поучительный роман о вдумчивом планировании семьи и пользе предохранения.
URL комментария
про орден ЛаньПишет Гость:
А по сути - ордена не для борьбы с нечистью, а для самосовершенствования и духовных практик прежде всего. Даосизм аще-то религия. Так что вполне натягивается аналогия.
Всё нормально, это Т9 — там, конечно же, была "аналогия".
И вот в чём прикол: если мы берём Гусу Лань — самый "монашеский" из всех орденов, — то я вообще не могу представить их, интересующихся бытовухой простых смертных. Они совершенствуются, им не до мирских проблем.
А вот те же Вэни — их я легко представляю погрязшими в человеческой политике, но вот с самосовершенствованием как самоцелью у них очень давно проблемы.
Насколько я знаю, как раз реальные даосы, в отличие от реальных христианских священнослужителей, в политику не лезли.
ГСЛ не на духовных практиках неприлично разбогател, думаю И мировые проблемы их еще как волнуют, начиная от обучения всех более-менее заметных юных господ и заканчивая месяцами шляющимся по дружбанам главой.
Эмн...
//Обтекает//
Знаешь, а вот в такой последовательности я эти слова не выставлял у себя в голове, да...
Это что же получается, Лани старательно изображают из себя благопристойность — а на деле такие же прожженые политики и интриганы, как и все?
начиная от обучения всех более-менее заметных юных господ
А вот кстати! И все они потом должны высказывать почтение Учителю и не спорить с ним. Ну, наверное, в нашем сетинге это дело не так строго поставлено, но все равно.
старательно изображают из себя благопристойность — а на деле такие же прожженые политики и интриганы, как и все?
А какое противоречие между Ланьской благопристойностью и политикой? Они кланы не выпиливают, детей в бордели не продают, у них достаточно денег и влияния, чтобы не дать желающим себя завалить. А на мировое господство они не претендуют.
URL комментария
Пишет Гость:
В общем, я хотела написать дабкон, а написала джен. Сеттинг, где ЦГШ сначала насиловал Яо, а потом решил отдабконить ЦЧ. Все ООС, ЦЧ бы никогда, Яо бы никогда, розовые единороги, не бечено.
читать дальше Цзян Чэн пощупал пульс на шее, проверил отсутствующее течение ци по меридианам... Из разбитого об угол стола виска сочилась кровь. Сомнений не было, Цзинь Гуаншань был мёртв. Цзян Чэн хрипло рассмеялся от иронии происходящего. Выговаривал Вэй Усяню за то, что не думает о клане, а сам умудрился подставиться так, что никакому Вэй Усяню и не снилось. Да даже если бы он ради своих проклятых Вэней перебил ещё пять раз по столько же цзиньских заклинателей, это не сравнится с убийством одного главы клана другим, пусть и при попытке... Цзян Чэн милостиво позволил себе не продолжать эту мысль.
Конечно, беспорядок в одеждах Цзинь Гуаншаня и его неприкрытый член не оставляли сомнений в том, что именно произошло, — ну, по крайней мере, Цзян Чэн на это надеялся, — но всё равно, вряд ли безутешным родственникам будет дело, что ублюдок получил по заслугам. Юньмэн Цзян пострадает независимо от исхода. Даже если Ланьлин Цзинь согласится замять дело и не доводить до кровной мести (а в случае Цзинь Цзысюаня в качестве главы это можно будет счесть чудом), у Цзян Чэна заранее начинала болеть голова при мысли о том, в какой кошмар превратятся отношения двух орденов и на сколько уступок ему придётся пойти. И сестрёнка, какого ей теперь будет...
Эти невеселые размышления не мешали Цзян Чэну деловито приводить себя в порядок: ещё не хватало и ему сверкать голым членом на месте преступления. Он споро накинул одежду, поправил пояс и колокольчик, проверил причёску — ни дать ни взять идеальный глава клана. Это было даже смешно, Вэй Усянь обхохочется.
В тишине раздался какой-то звук, и Цзян Чэн резко развернулся. В дверях стоял Цзинь Гуанъяо. Его лицо чуть исказило замешательство, глаза метнулись к Цзян Чэну, к лежащему на полу телу, снова к Цзян Чэну... «Началось», — подумал Цзян Чэн и встретил его взгляд. Несколько бесконечных мгновений они смотрели друг на друга, и время замедлилось, тягучее и липкое, обволакивая Цзян Чэна, будто сладкой патокой. А потом лицо Цзинь Гуанъяо на мгновение перетекло в какое-то нечитаемое, неуловимое выражение, а потом застыло в его обычной любезности. Он шагнул вперёд и аккуратно, неслышно закрыл дверь.
Цзян Чэн не двигался, все слова будто покинули его сознание.
Цзинь Гуанъяо, миновав его, прошёл вглубь комнаты и опустился на колено рядом с телом своего отца. Он смотрел на него, не касаясь, и полутьма скрывала его лицо. Цзян Чэн был этому благодарен. Он малодушно не хотел видеть чужую скорбь. Миновали мгновения...
— Я надеюсь, глава Цзян догадался не использовать Цзыдянь? — в звенящей тишине тихий голос Цзинь Гуанъяо прогремел громом.
— Нет. Да, — от неожиданности растерялся и ответил Цзян Чэн. — Это случайность. Я ударил его кулаком и не рассчитал силы.
Даже для него самого это прозвучало как жалкие оправдание, и Цзян Чэн поморщился. Нестерпимо болела голова. Цзинь Гуанъяо встал и развернулся к нему. Глаза на его застывшем в любезности лице были пустыми и будто стеклянными, без следа пролитых слёз.
— Отец приказал освободить на ночь эту часть дворца, его не хватятся ещё несколько часов, — будто рассуждая вслух, произнёс он.
В голове Цзян Чэна будто с щелчком вдруг встали на места все странности этого вечера: пустые коридоры, отсутствие слуг и охраны, явление Цзинь Гуанъяо в самый неподходящий момент — конечно, кому как не своему доверенному сыну Цзинь Гуаншань мог поручить столь деликатную работу. Какое бесстыдство! Кровь бросилась в лицо, окрашивая его непрошеным румянцем.
— Как неловко выйдет, если главу Цзян наутро застанут в его покоях, — продолжил Цзинь Гуанъяо. О, конечно, а то он не знает! Цзян Чэну захотелось сломать ему нос.
— Ты знал о развлечениях своего отца, — не сдержавшись, рявкнул он. — И какого демона ты теперь от меня хочешь?
— Неужели вы думаете, глава Цзян, что поползновения моего отца распространялись исключительно на смазливых глав кланов? — Цзинь Гуанъяо не изменил ни ровному любезному тону, ни неизменно вежливой улыбке, но в глазах у него мелькнуло что-то тёмное, но одновременно непривычно искреннее, и Цзян Чэну понадобилось несколько мгновений, чтобы осознать, что именно он сказал, а когда осознал — внутри всё похолодело и он тяжело оперся рукой о стену. Его мутило. Что ж, это объясняло и отсутствие реакции, которую можно было бы ожидать от почтительного сына, и поразительное спокойствие в разговоре с убийцей своего отца.
Он мало что знал о Ляньфан-цзуне. Прошёл войну, пусть сражался и не на передовой, но Цзян Чэн мог уважать чужое мужество, убил Вэнь Жоханя... Но казалось, в неспешном мирном течении послевоенного дней от героя войны осталась лишь исполнительность и угодливость. Ни для кого не было секретом, как относились к внебрачному сыну Цзинь Гуаншаня в Башне Кои, его привыкли видеть за обязанностями, которые больше подошли бы слуге, чем сыну, но вряд ли кто-то даже в самых страшных снах мог предположить подобное.
Он поднял глаза и встретился взглядом с Цзинь Гуанъяо. Тот не шелохнулся, всё такой же любезный и спокойный, недвижный, будто вырезанный из бумаги. Что тут можно было сказать? Проявить сочувствие? Спросить, как он мог это терпеть? Поделиться незабываемыми переживаниями? Цзян Чэн сомневался, что Цзинь Гуанъяо оценит такой разговор по душам, а самому Цзян Чэну хотелось просто забыть об этом дне, как о кошмарном сне.
— Кто ещё знает о нашей встрече? — вместо этого спросил он, усилием воли переключаясь на деловой, военный лад, хотя внутри всё клокотало от ярости. Встреча. Какое хорошее, нейтральное слово.
Цзинь Гуанъяо неуловимо шевельнулся и будто отмер, и в глазах его отразилась тень улыбки, не покидавшей его губы.
— Обычно, — и Цзян Чэна снова замутило, — охрана в курсе, но вы же сами понимаете, глава Цзян, встречи с главами кланов следует проводить в полной секретности.
— Будет расследование, — сказал Цзян Чэн.
— Праздненство ещё в разгаре, в Башне Кои полно народу, — взгляд Цзинь Гуанъяо скользнул по мёртвому телу, всё ещё в раскрытых одеждах, с бесстыдно вываленным членом и гримасой ужаса на лице. — Вряд ли кто сможет заподозрить, что отец встречался с главой Цзян, — он поднял взгляд на Цзян Чэна и, оставив улыбку, посмотрел ему прямо в глаза. — Если поторопимся, я успею вывести тебя в общую часть дворца.
читать дальшеА потом мне надоело писать и они уехали по радуге на розовых единорогах утешительно ебаться, потому что меня прет этот пейринг
Продолжение драббла про ЦЧ, который выпилил ЦГШ, с утешительной еблей чэнъяо, я все ещё не знаю, как они дошли до постели. Небечено, наверное, ООС. В постели их было трое: ЦЧ, Яо и призрак отца Яо.
Позже, на приёме, отдавая приказы слугам и улыбаясь гостям, Цзинь Гуанъяо говорил себе, что благодарность главы Цзян и понимание в его глазах можно счесть отличным вложением на будущее, стоящим риска навлечь на себя подозрения.
Но отвратительная правда была в том, что в тот момент он попросту растерялся. Его тщательно выстроенные планы шли прахом под весом неумолимой реальности, а он мог только смотреть на тело отца, вбирая взглядом каждую деталь и не чувствуя ничего, кроме облегчения и холодной ярости: что кому-то хватило дурости просто убить его, не заботясь ни о последствиях, ни о планировании и подготовке, — роскошь, которой сам он был лишён. В отличии от него, слову главы Цзян безоговорочно поверят, он не потеряет ни своего ордена, ни положения, и Цзинь Гуанъяо пожалел о вырвавшемся вопросе ещё до того, как тот покинул его рот.
Да, Цзян Ваньинь оказался отличным вложением, решил Цзинь Гуанъяо, медленно опускаясь на его член. Цзян Ваньинь придерживал его за бёдра, его распущенные волосы змеились по постели, а глаза казались почти чёрными от расширившихся зрачков. Цзинь Гуанъяо смотрел на его красивое лицо, на капельку пота на его виске, чувствовал под руками напряжённые мышцы на груди и думал, что вряд ли Цзян Ваньинь оценит комплимент, если он скажет, что прекрасно понимает желание своего отца.
Скрывая усмешку, он откинулся назад и резко насадился на член до конца, и Цзян Ваньинь под ним застонал и чуть сжал пальцы на его бёдрах. Цзинь Гуанъяо чуть склонил голову на бок, скользнув волосами по плечу, посмотрел на него сквозь ресницы и сказал: «Иди сюда». Цзян Ваньинь послушно сел, с лёгкостью подхватив его под задницу и чуть приподнимая, и внезапно оказался совсем близко: живой, и твёрдый, и тяжело дышащий — и Цзинь Гуанъяо слабодушно зажмурился и уткнулся ему в шею, вдыхая запах тела. Цзян Ваньинь замер нежно придерживая его и целуя в висок. Он был совсем другим: его вкус, запах, жар сухого жилистого тела, шрам на груди, то, как его пальцы ласково поглаживали шею Цзинь Гуанъяо под волосами.
Перед закрытыми глазами возникло тело отца в тот день, во всех подробностях, какие только могла предоставить его идеальная память: рана на виске, застывшая гримаса на окровавленном лице, бледный живот и обмякшие члены, которых ещё не коснулось трупное окоченение. И Цзян Ваньинь над ним, такой растерянный, с высоко поднятым подбородком и обреченностью в глазах, без сомнения решивший как дурак положить себя на плаху своей гордости.
Он чувствовал дыхание Цзян Ваньиня, его руку на своей пояснице, его пульсирующий член. В голове было легко, будто от алкогольного дурмана. Цзинь Гуанъяо качнулся вперёд, прижимаясь ближе, почти касаясь его грудью, и от движения растягивающего его члена удовольствие будто волной плеснуло вверх по позвоночнику, и Цзян Ваньинь ахнул и коротко выругался, но не двинулся. Цзинь Гуанъяо хихикнул.
— Что? — Цзян Ваньинь нахмурился, и Цзинь Гуанъяо сказал ему правду, только чтобы посмотреть на выражение его лица.
— Забавно, как отец позарился на что-то, что не смог прожевать.
Пальцы на затылке застыли, рот Цзян Ваньиня приоткрылся, но прежде чем он смог что-то сказать, Цзинь Гуанъяо обхватил его лицо ладонями, притянул к себе и поцеловал, лаская языком этот приоткрытый рот. И снова качнулся; пальцы сжались у него на затылке, и на бедре, и Цзян Ваньинь застонал и поцеловал его сам, глубоко и страстно, выталкивая его язык своим и прижимая его к себе за затылок. Цзинь Гуанъяо закинул руки ему на плечи и двинулся снова и снова, вжимаясь в него и проезжаясь членом по его животу.
— Что мне сделать? — оторвавшись, хрипло спросил Цзян Ваньинь ему в губы, и это тоже было по-другому.
— Чзян Чэн, — шепнул Цзинь Гуанъяо, забирая в рот мочку его уха, и Цзян Ваньинь вздрогнул и сжал его крепче. — Сделай мне хорошо. Я тебе доверяю, — проникновенно добавил он, и вдруг в изумлении понял, что в чём-то эти слова были правдой. Конечно, никто в здравом уме не стал бы доверять вспыльчивому и прямодушному и за счёт этого непредсказуемому и опасному Саньду Шэншоу, и отец в полной мере убедился в этом на своём опыте, но здесь и сейчас, в постели с ним, Цзинь Гуанъяо доверял ему. Будто общая тайна позволила ему приоткрыть завесу притворства над одной из сторон его жизни, на мгновение разделить её с кем-то, не думая и не ища скрытых выгод и смыслов.
Будто получив разрешение, — а это, с отвращением отметил Цзинь Гуанъяо, и было разрешением, — Цзян Ваньинь легко перекатил его на спину и склонился к нему в поцелуе, и было так приятно обхватить его ногами за талию, внутренней стороной бёдер чувствуя его твёрдые горячие мышцы, и его член входил под тем самым нужным углом, каждый раз посылая удовольствие по телу, и Цзинь Гуанъяо решил больше не думать.
Любой умный человек скажет вам, как важно делать своевременные и правильные вложение, и Цзинь Гуанъяо смел надеяться, что в полной мере постиг это искусство.
— Подумать только, неужели ты спрашиваешь меня о серьезности моих намерений в отношении главы Цзян?
— Я спрашиваю тебя, Мэн Яо, в какие игры ты опять играешь и зачем ты втягиваешь в них мальчишку? — пророкотал по коридорам раздражённый голос Не Минцзюэ.
— Ты всегда подозреваешь во мне самое худшее, старший брат, — в голосе Цзинь Гуанъяо проявились жалостливые, просящие нотки. — Почему ты не можешь допустить, что я не желаю главе Цзян дурного?
Подобные разговоры не стоило бы подслушивать, а тем более вмешиваться, но внутри уже тяжёлой волной поднимался гнев, и язык Цзян Чэна оказался быстрее его мыслей.
— А почему бы нам не допустить, что глава Цзян не юная девица и не нуждается ни в чьей защите? — холодно спросил он, выходя из-за угла и скрещивая на груди руки.
Цзинь Гуанъяо резко развернулся к нему, выглядывая из-под руки Не Минцзюэ, с всё ещё жалобным лицом и распахнутыми в удивлении глазами. Не Минцзюэ неспешно убрал руку со стены и подошёл к Цзян Чэну, ещё разгневанный и давящий тяжёлой аурой, и смерил его взглядом.
— Дождёшься, что эта змея ударит тебе в спину. Будто я не знаю своего младшего брата, — последние слова Не Минцзюэ практически выплюнул, будто сама эта мысль была ему отвратительна.
«А я знаю своего любовника», — чуть не рявкнул в ответ Цзян Чэн, но захлопнул рот, потому что произнести такое вслух было бы совершенно немыслимо.
— Благодарю за беспокойство, глава Не, но меня не так-то просто ударить в спину, — запоздало нашёлся он.
— Вэнь Жохань тоже так думал, — проворчал Не Минцзюэ уже спокойнее. — Делай, как знаешь. Глава Цзян, — небрежно кивнул он и ушёл, даже не взглянув на Цзинь Гуанъяо.
Цзян Чэн проводил его взглядом и обернулся к Цзинь Гуанъяо. Губы того были сложены в привычную любезную улыбку, но глаза смотрели холодно и недобро, и только они горели жизнью на его застывшем лице. Цзян Чэн и раньше ловил в его глазах тень этого взгляда, но никогда прежде Цзинь Гуанъяо не казался настолько далёким и чужим.
В груди снова колыхнулась злость: на Не Минцзюэ, на Цзинь Гуанъяо, на этот день, на себя, что вынужден разбираться со всем этим дерьмом.
За эти месяцы он в полной мере осознал, насколько Цзинь Гуанъяо был... сложным. Простой человек никогда не поднялся бы из самых низов до героя войны, не смог бы обмануть и убить Вэнь Жоханя, не втёрся бы в доверие к ненавистному отцу.
Не стал бы из мальчика на побегушках Цзинь Гуаншаня вторым человеком в Ланьлин Цзин спустя всего несколько месяцев после его смерти.
Цзян Чэн медленно подошёл к нему, обхватил его лицо ладонью, проводя большим пальцем по нежным губам, и невесомо поцеловал в уголок ненавистной притворной улыбки. А потом ещё и ещё, пока губы Цзинь Гуанъяо податливо не раскрылись, и тогда он медленно, прерывисто выдохнул и прильнул к Цзян Чэну, целуя в ответ. Его пальцы затанцевали вверх по рукам Цзян Чэна и сцепились у него за шеей, язык скользнул ему в рот, гибкое тело прижалось теснее, так, что Цзян Чэн бедром почувствовал его возбуждённый член, но заниматься этим сейчас было не время и не место, и Цзян Чэн с сожалением отпустил его, напоследок поймав его руку у своего лица и поцеловав кончики пальцев.
Лёд в глазах Цзинь Гуанъяо растаял, губы припухли, а взгляд был расслабленным и немного шалым. У Цзян Чэна привычно перехватило дыхание: когда он был таким, его хотелось повалить на постель и брать, пока он не становился мягким и податливым от удовольствия, и забывшись, закрывал глаза и стонал в голос, а потом, обессиленный, лишь расслабленно лежал в ворохе одеял и нежно и сонно улыбался Цзян Чэну.
— Поговори со мной, — попросил Цзян Чэн.
Цзинь Гуанъяо несколько мгновений стоял молча, опустив голову, а потом наконец поднял на него взгляд.
— Во время войны и после, — медленно, подбирая слова, произнёс он, — я совершил много неприглядных поступков.
Цзян Чэну вспомнились крики Вэнь Чао, молящего о смерти, его изуродованное лицо и кости, проглядывающиеся из-под объеденной плоти. Война оставила своих демонов в сердцах многих из них, но ни разу с той ночи Цзян Чэн не пожалел о своём решении.
Цзинь Гуанъяо вздохнул.
— Старший брат не теряет надежды повлиять на меня в лучшую сторону. Так проявляется его забота обо мне. Это никак не связано с тобой. Я разберусь, — добавил он, смягчая голосом пожелание не лезть не в своё дело.
«Как ты разобрался со своим отцом?», — не стал спрашивать Цзян Чэн. «Или как разобрался с Вэнь Жоханем?», — добавил неприятный голос на краю сознания, и Цзян Чэн безжалостно его подавил. Мысленно вздохнув, он притянул Цзинь Гуанъяо обратно в объятия, и тот послушно качнулся вперёд, утыкаясь ему в плечо и обнимая за талию.
За годы войны Цзян Чэн привык уважать Не Минцзюэ и полагаться на него, и было бы глупо сейчас пренебрегать его словами, пусть и высказанными таким неподобающим образом. Возможно, он был и прав, и такого человека, как Цзинь Гуанъяо, не следовало бы подпускать к себе слишком близко.
Но Цзян Чэн не собирался отказываться от него так просто.
— Есть одна история, молодой господин Цзинь, — заметил Вэй Усянь как бы между прочим, глядя мимо него и поигрывая флейтой. Вернувшись в Юньмэн Цзян, он приоделся и отъелся, и снова напоминал молодого господина из благородной семьи, каким в сущности и являлся, — которая, возможно, будет вам небезынтересна. Подходит один заклинатель к другому и говорит: «Только посмей обидеть моего шиди, и я скормлю тебя лютым мертвецам».
И посмотрел прямо в глаза Цзинь Гуанъяо.
— Не понимаю, о чём вы говорите, молодой господин Вэй, — твёрдо встретил его взгляд Цзинь Гуанъяо и подумал о том, что будь Цзинь Гуаншань жив, Вэй Усянь и носа не смел бы сунуть с Погребальных холмов, либо, что вероятнее, сам пошёл бы на корм своим мертвецам.
Впрочем, тогда Цзян Ваньинь не сменил бы отца в постели Цзинь Гуанъяо, а это с лихвой окупало пару неловких разговоров.
В общем, последняя часть чэнъяо, автор молодец, дописал до ХЭ, ЦЧ молодец, не уебал Яо Цзыдянем (хотя это может быть и ООС), Яо не молодец, а злобный карлик, но за это мы его и любим.
Как Цзинь Гуанъяо и ожидал, Совет не приподнёс никаких сюрпризов: главы кланов провели время за бессмысленными спорами, но так и не пришли к единому мнению. За эти месяцы это было уже третье обсуждение Наблюдательных башен, и как и прошлые два, оно ни к чему не привело.
— Я хотел бы кое-что обсудить с тобой, — входя в его комнату тем же вечером, сказал Цзян Ваньинь. Весь день на совете и на последующем приёме он был мрачен и задумчив и, казалось, избегал его. Это начинало всерьёз беспокоить.
— Конечно, я всегда рад твоему обществу, — улыбнулся Цзинь Гуанъяо.
Цзянь Ваньинь хмуро кивнул ему и прошёл вглубь комнаты.
— Несколько дней назад мои люди забрели на ночной охоте на территорию независимых кланов. Случайность, не более, — начал Цзян Ваньинь, опустившись на пол напротив Цзинь Гуанъяо. — Вэй Усянь почувствовал вдалеке тёмную энергию и не мог не проверить.
Цзинь Гуанъяо кивнул и поставил на маленькую жаровню воду для чая.
— Это территория клана Цзоу, совсем небольшого: резиденция ордена на пару дюжин заклинателей и несколько маленьких деревушек вокруг. Ничего необычного, если не считать скопившейся тёмной энергии, будто это Погребальные холмы, а не крохотный клан в глухомани, — голос Цзян Ваньиня звучал спокойно и размеренно, но в нём чувствовался едва сдерживаемый гнев. И теперь Цзинь Гуанъяо знал ему причину. — Когда мои люди подошли, все — заклинатели, крестьяне со скарбом — набились в резиденции и как раз решали, у кого хватит сил долететь за помощью. Ну ты же знаешь эти мелкие ордена, одно название: ни талисманов, ни нормальных заклинателей.
Цзян Ваньинь улыбнулся ему, будто предлагая оценить шутку. Цзинь Гуанъяо улыбнулся в ответ.
— Продолжай, ты очень интересно рассказываешь.
— И представь себе удивление моего брата, когда в окрестных лесах он нашёл притягивающие нежить талисманы. И трупы рядом с ними.
— Подумать только. И что же? — спросил Цзинь Гуанъяо.
— Ничего хорошего. Вэй Усянь допросил одного из мертвецов, — хмуро сказал Цзян Ваньинь. — Он был разбойником. Им заплатили и выдали готовые талисманы. И знаешь что? Наниматель был заклинателем одного из великих орденов.
— Неужели? — сказал Цзинь Гуанъяо, заваривая чай. Убить Цзян Ваньиня было просто: несмотря на всю свою силу Саньду Шэншоу становился поразительно беспечным в его присутствии. Он даже не успеет проснуться. — Мертвец не мог ошибиться?
— Он ничего не заподозрил, но это очевидно, если знаешь, куда смотреть, — пожал плечами Цзян Ваньинь. — Вэй Усянь уничтожил оставшиеся талисманы и развеял часть тёмной энергии, так что пока люди будут в безопасности. А потом пришёл ко мне.
— И что ты сделал? — Цзинь Гуанъяо улыбнулся ему. Убить Цзян Ваньиня так, чтобы не навлечь на себя подозрения, будет сложнее, но всё же осуществимо. Несчастный случай на ночной охоте?
Его руки, наливая чай в чашку Цзян Ваньиня, не дрогнули даже на мгновение.
— И я подумал, — медленно сказал Цзян Ваньинь, и голос его с каждым словом наливался гневом, — кому может быть выгодно, если к Совету кланов один из дальних независимых орденов будет уничтожен тёмными тварями?
— Цзян Чэн, ты же не думаешь, что...
— Не ври мне, — заорал Цзян Ваньинь, вскакивая и сверкая взглядом, такой красивый, что Цзинь Гуанъяо невольно им залюбовался. — Хватит. В этом проклятом ордене ничего не происходит без твоего ведома, а Цзинь Цзысюань слишком прямолинеен для подобных фокусов. Ты совсем рехнулся со своими башнями?!
Цзинь Гуанъяо, давая себе мгновение подумать, с оскорблённым видом неспешно поднялся следом. Быть может, всё же медленно действующий яд или отложенное проклятие? Но с Вэй Усянем в Пристани Лотоса было слишком рискованно использовать проклятия, даже сколь угодно редкие.
— Цзян Чэн, мне очень жаль, это ужасная трагедия, но я всё ещё не понимаю, причём здесь я. Любой мог бы...
— Это невинные люди! Ты хоть представляешь, что с ними было бы?
О, Цзинь Гуанъяо представлял. Ещё через пару дней талисманы бы самоуничтожились, а тёмные твари успели бы разбрестись по окрестностям, избавляясь от свидетелей и остатков улик.
Значит, яд. Он без труда сможет сыграть безутешного любовника у постели умирающего Цзян Ваньиня.
Цзян Ваньинь прошёлся по комнате взад-вперёд, потирая пальцами переносицу, несколько раз глубоко вздохнул, а потом подошёл к Цзинь Гуанъяо и обхватил его лицо тёплыми ладонями. Заглянул в глаза, такой знакомый и родной, и Цзинь Гуанъяо вдруг с ужасом осознал, что безутешным любовником ему не придётся притворяться.
— Гуанъяо... А-Яо... Пожалуйста. Неужели ты не мог придумать другого способа? Чудо, что никто не пострадал. Если подобное повторится, тебя казнят. Я не смогу тебя защитить. Я не смогу... — он осёкся, но Цзинь Гуанъяо всё равно услышал непрозвучавшее «я не смогу принять тебя таким». Ничего иного и не стоило ожидать от моральных принципов Цзян Ваньиня. Смотреть в его полные боли глаза было просто невыносимо.
— Глава Цзян, я устал от ваших беспочвенных обвинений, — холодно сказал Цзинь Гуанъяо, стряхнув его руки и разворачиваясь, чтобы малодушно сбежать.
— Да демоны тебя задери, постой ты, — Цзян Ваньинь поймал его за руку и прижал к себе, обнимая, и глупое тело привычно доверилось ему, расслабившись и даже не подумав атаковать.
Внезапно Цзинь Гуанъяо вспомнилась его поездка в Юньмэн, первая в качестве представителя Ланьлин Цзинь и — неофициально — друга главы Цзян. Тогда лекари прописали годовалому А-Лину свежий озёрный воздух, а госпожа Цзинь хотела повидать братьев, так что Цзинь Гуанъяо вызвался сопроводить её в дороге. Было не время оставлять Ланьлин Цзинь: слишком много неизвестных величин, слишком много запущенных в действие планов, — но видеть Цзян Ваньиня хотелось нестерпимо, и Цзинь Гуанъяо успокаивал себя тем, что за пару недель Цзинь Цзысюань просто не успеет ничего непоправимо испортить.
«Вы в Юньмэн Цзян все просто дикари, — позже жаловался Цзинь Гуанъяо, оглядывая свои безнадёжно испорченные водой роскошные одежды. — Разве так следует принимать уважаемых гостей ордена? Купать их в озёрах? Таскать по лесам?» Тогда Цзян Ваньинь рассмеялся, озорной и юный, не похожий ни на уважаемого главу клана, ни на внушающего страх Саньду Шэншоу, и обещал, что Цзинь Гуанъяо ещё оценит его юньмэнское гостеприимство, и Цзинь Гуанъяо действительно оценил его, когда Цзян Ваньинь толкнул его к дереву, опустился перед ним на колени и, споро освободив его член, глубоко забрал его себе в горло. Впервые за долгие годы озёра Юньмэня будили только приятные воспоминания.
Как, как только он мог быть таким беспечным и позволить всему этому зайти настолько далеко?
— Что, будешь меня ебать, пока я не соглашусь? — зашипел он; от потрясения с него слетело годами пестованное воспитание, обнажая выросшего при борделе полунищего мальчишку, но сейчас Цзинь Гуанъяо было всё равно.
Цзян Ваньинь мигом отпустил его и отшатнулся, в его тёмных глазах снова мелькнула боль.
— Только если попросишь, — холодно сказал он.
Он стоял перед Цзинь Гуанъяо, с прямой спиной и больными глазами, в ореоле своего нелепого упрямого прекраснодушия, как будто был в своём праве что-то требовать, как будто имел право чувствовать себя преданным, когда именно он был виноват в теперешнем состоянии Цзинь Гуанъяо, когда это из-за него Цзинь Гуанъяо чувствовал себя сейчас таким беспомощным.
Что ж. Цзинь Гуанъяо хотел власти и признания. И Цзинь Гуанъяо хотел Цзян Ваньиня, преданного, любящего и по возможности счастливого, в своей постели и жизни. А значит, своим упрямством тот не оставлял ему иного выбора.
— Цзян Чэн, — Цзинь Гуанъяо жёстко впился пальцами в его подбородок, развернул к себе его лицо и медленно произнёс, глядя прямо ему в глаза и не скрывая холодного бешенства. — Сейчас ты меня выебешь, потом выпьешь со мной чая, а потом поможешь придумать, как мне получить согласие кланов, не задевая твоей твердолобой щепетильности.
Цзян Ваньинь пару раз растерянно моргнул, а потом рассмеялся и сказал:
— Договорились.
Эпилог
— Скажи мне, что это... всё это не продолжалось, пока мы были вместе.
— Ни разу со дня смерти отца мне не приходилось прибегать к подобным мерам, — со всей искренностью ответил Цзинь Гуанъяо. Формально Цзинь Сюли умерла в тот же день, и поэтому не считалась.
URL комментария
Пишет Гость:
Чёт у нас тут тишинааа. Не то что порно — вообще никто ничего не пишет.
Непорядок! Чэнсяневый анон спешит на помощь!
В общем, кто там хотел Нинсяней, но не верил, что это возможно? Вот вам пока первый фрагмент: экспозиция про Илин Вэй (потому что я надеюсь и из этого тоже сделать цикл, и мне нужен фон), юмор, немножко некромантии на фоне, некоторое количество разговоров и Вэнь Нин, который даже для самого автора был несколько внезапен.
Вообще-то это планировался текст формата "они упали и потрахались" — но как-то незаметно вышло, вот это и написанная часть постельной сцены суммарно уже длиннее самого длинного чэнсяневого фика. Так получилось...***
Когда Вэй Усянь поднимал Вэнь Нина лютым мертвецом, когда возвращал ему разум — он не думал о последствиях. Признаться честно, он тогда вообще не думал, поглощённый самобичеванием, ненавистью к Ланьлин Цзинь, ещё раз самобичеванием и, наконец, попытками обустроиться на Погребальных Холмах. Прямо так — не думая; у Вэй Усяня был к этому врождённый талант.
Когда в этих попытках обустроиться впервые прозвучало сочетание «Илин Вэй» и кем оно было произнесено, Усянь не отследил — просто однажды женщина, у которой он собирался закупиться бумагой и чернилами, произнесла с улыбкой:
— Для главы Вэй всё самое лучшее.
И сложно сказать, что удивляло больше — обращение или то, с каким неподдельным уважением оно было произнесено. Уважением без малейшей примеси страха.
— Вы обращаетесь ко мне, будто к главе ордена, — вежливо улыбнувшись, уточнил Усянь.
— Конечно! — воскликнула женщина. — Вы же к нам перебрались, чтобы основать свой орден, мы все уже знаем.
И столько неприкрытой надежды звучало в её голосе, что Вэй Усянь просто не смог сказать ей правду. Отмахался тем, что до ордена ему пока что-то ещё очень далеко, и сбежал.
Как выяснилось в итоге, распускаемые недоброжелателями Вэй Усяня слухи, что Юньмэнский Демон засел в Илине, чтобы собрать там свой тёмный орден и пойти войной на Великие Ордена, сыграл с ними злую шутку — жители Илина старательно проигнорировали слова «тёмный» и «война», зато с удовольствием вцепились в словосочетание «орден в Илине». А, может быть, уставшим от близости к Погребальным Холмам жителям было уже и вовсе всё равно, кто их будет защищать — лишь бы защищали.
Хорошо задумавшись, Вэй Усянь пришел к выводу, что, как минимум, пока самостоятельно погонять илинскую нечисть не помешает, раз уж за это местные жители благодарят вполне материально. И это стало началом конца — конца тихой и спокойной жизни.
Уже через несколько месяцев у Илин Вэй появилась символика, несколько адептов из числа бывших бродячих заклинателей, парочка уличных сирот в качестве учеников, разработки планов резиденции на Погребальных Холмах — и противоречивая репутация на пару ближайших уездов.
Где-то между сиротами и символикой Вэй Усянь понял, что один он за всем этим уследить не способен, а с претендентами на роль доверенного лица всё плохо: у Вэнь Цин и так дел по горло как у целителя, новоприбывшим он особо не доверял пока, среди оставшихся живых Вэней не было сколько-нибудь сильных заклинателей, а Вэнь Нин...
На самом деле в том, чтобы его правой рукой был разумный покойник, Вэй Усянь не видел никакой проблемы — даже если не брать в расчёт, что это же Вэнь Нин, то есть априори лучший варант, картина очень хорошо вписывалась в общий антураж тёмного ордена. Зато проблему видел сам покойник.
Впрочем, нет, некоторую проблему видел и Усянь — тело лютого мертвеца было идеальным оружием, но мало подходило, к примеру, для ведения дипломатической переписки. Не то чтобы она у главы Вэй уже была, но какое-то смутное чувство, сконцентрированное по обратную сторону нижнего даньтяня, подсказывало — скоро будет.
Так что Вэй Усянь принял решение заняться телом Призрачного Генерала
***
— Глава Вэй, правда, всё прекрасно, — уверял Вэнь Нин после очередной серии ритуалов, в которых он уже отчаялся разобраться.
— По сравнению с тем, что было два месяца назад — несомненно, — подтвердил Вэй Усянь, прощупывая пальцы своего друга. За прошедшее время он смог вернуть им достаточную подвижность и чувствительность, чтобы Вэнь Нин впервые после смерти смог взять в руки лук. — Но по сравнению с тем, что было при жизни...
— Я мёртв, глава Вэй, — мягко, но отчётливо перебил его Вэнь Нин. За время бытия вторым лицом в Илин Вэй некогда робкий юноша успел на собственной шкуре прочувствовать, что если наглость и бесцеремонность Усяня где-то в бесконечности и имеют границы, то инициативность — нет. А значит, пресекать её следовало вручную — хотя бы для блага самого главы новоявленного ордена.
— Ну и что? — в своей обычной беспечной манере ответил тот. — Ты уже во многом превосходишь людей, а нет предела совершенству.
Вэй Усянь провел ладонью вверх по мертвой руке до плеча, огладил грудные мышцы — конечно же, показывая это самое «совершенство», но ощущалось это прикосновение почти как чувственная ласка. Если бы Вэнь Нин мог покраснеть — он был бы красный, как нижний слой его нового ханьфу.
— Глава Вэй, пожалуйста, не делайте так, — отводить чужую теплую руку очень не хочется — но надо. Он вообще не должен испытывать подобного, не должен мертвец чувствовать такие эмоции к живому.
— Я сделал что-то не так? Тебе неприятно? — тут же всполошился Вэй Усянь, но потом пригляделся к мимике Вэнь Нина — восстановленной в первую очередь. — Или тебе, наоборот, слишком нравится? — сказано это было таким тоном, что будь Вэнь Нин жив — у него бы потяжелело в паху. Впрочем, его и так проняло как для лютого мертвеца. А Усянь уже вновь оседлал своего любимого исследовательского коня:
— Скажи, тебе нравятся в принципе тактильные ощущения? Или что к тебе прикасается живой человек? Или — что к тебе прикасаюсь конкретно я? — последний вопрос был задан так, что будь это кто другой — Вэнь Нин бы подумал, что с ним откровенно флиртуют. Впрочем, Вэй Усянь флиртовал со всеми, почему бы и не с ним...
— Глава Вэй, это неправильно, — попытался было возразить Вэнь Нин, но был неожиданно жестко перебит:
— Именно — глава! И в моём ордене я решаю, что правильно, — рука Вэй Усяня вернулась на грудь и скользнула выше, поглаживая шею. — И всё же, ответь на мой вопрос.
Вэнь Нин медлил с ответом. Конечно, можно было бы сказать, что он не знает — мол, его никто другой не касался и ему не с чем сравнивать. Но это было бы ложью — сравнения тут и не требовались.
А лгать Вэй Усяню не хотелось.
— Мне нравятся именно ваши прикосновения, глава Вэй, — тихо-тихо прошептал Вэнь Нин, внутренне уже полностью красный.
Рука спустилась с шеи на плечо и осталась там, недвижная. Вэй Усянь смотрел прямо в глаза и молчал, будто не зная, что сказать — весьма нехарактерное для него состояние.
— Мне тоже нравится тебя касаться, — всё же заговорил он, одновременно твёрдо и неуверенно. — Мне нравится видеть тебя — таким. Нравится любоваться сочетанием твоей сильной яркой души и этого мощного мертвого тела, к созданию которого я приложил руку. И я не уверен, насколько тебе может быть неприятна такая моя позиция.
Вэнь Нин замер. Это не было признанием в любви ни в коей мере, но сам факт, что отношение главы Вэй к своей правой руке было не вполне подходящим под определение «просто дружеского», удивлял. Вэнь Нин в своей обреченной любви не рассчитывал даже на это.
(Он это говорил себе раз за разом с той встречи на соревнованиях лучников — и раз за разом получал больше, чем мог рассчитывать)
Несколько мяо он собирался с силами — и всё же решился:
— Глава, можно вас поцеловать?
URL комментария
Пишет Гость:
у меня для вас концепт, который явно никому нахуй не сдался, но пусть будет тут)))
Вансяни, таймтревел, ошибка выжившего. ЛЧ перемешается из постканона во времена обучения ВИ в ОГ и лажает. Чисто события, без подробностей и обоснуя.Постканон новеллы, счастливая вансяневая семейная жизнь на долгие годы — и тут что-то происходит. ВИ умирает, а ЛЧ переносится в прошлое, в свои 15.
Конечно же, он пытается всё исправить — параллельно и завести роман с ВИ прямо на месте, и разгрести бардак с Вэнями. Как известно, всем попаданцам помогает знание будущего (агащазз).
Вот только ВИ, увидев, что ЛЧ вполне себе реагирует на его подначки и даже тянется дружить — моментально теряет к нему интерес. У него и так дофига друзей, ему привычно, что вокруг него все вьются. ЛЧ становится всего лишь одним из многих, а не исключением из правил, как в каноне. А на роль близкого друга ВИ кроме ЦЧ и не нужен-то никто.
Разочарованный ЛЧ решает пока оставить планы по завоеванию сердца возлюбленного и заняться Вэнями. Что-то даже фиксит, но не так много, как хотелось бы: ОГ всё равно сожгли, хотя и спасти удалось больше людей и ценностей.
Лагерь тоже всё равно был — и ВИ там, как и на соревновании лучников, вообще не обращает внимания на ЛЧ, даже не помнит его имени. Но в пещере с Черепахой они всё равно остаются вдвоём и ЛЧ даже убеждает пришедший юньмэнский отряд забрать его в ПЛ. Естественно, в надежде что-то исправить.
Естественно, исправить у него получается только то, что уже после падения ПЛ и побега их троих, ЦЧ не приходится жертвовать собой — от вэньского патруля они отбиваются без потерь, никто ядро не теряет.
Аннигиляции Солнца идёт как и прежде, с поправкой на то, что ЮМЦ собирается несколько более эффективно — ЦЧ не требуется реабилитация после пересадки ядра, плюс у него всю дорогу есть ВИ. На примере последнего ЛЧ окончательно понимает, что все его же собственные слова про "Тёмный Путь разрушает тело и душу" — чушь несусветная. ВИ и без ТЭ почти так же жесток, как в прошлой жизни, только теперь у него вместо мертвецов — личный диверсионный отряд. От того светлого и жизнерадостного юноши, в которого он влюбился в свои настоящие 15, снова почти ничего не осталось.
Отношения с ВИ после Черепахи-Губителтницы и сожжения ПЛ уже более тёплые — их можно назвать приятелями. ЛЧ как-то пытается одновременно не давать ВИ творить чрезмерную жестокость и при этом не капать на мозги, как в прошлой жизни — и за этим занятием не скоро понимает, что война-то на самом деле идёт иначе.
Без армии мертвых у союза кланов нет преимущества перед Вэнями. А ВИ на Тёмный Путь становиться не планирует.
Когда ЛЧ напоминает ему его слова, сказанные когда-то ЛЦЖ — ВИ говорит, что идея хороша, но стопроцентной уверенности в успехе нет, на то, чтобы разобраться с тёмным заклинательством, нужно время, а он и так спит по три часа в сутки. Сейчас совсем не время для безумных экспериментов.
И в итоге ЛЧ решается ступит на Тёмный Путь сам — потому что помнит, что у прошлого ВИ получилось, да и вреда телу и душе, судя по ВИ нынешнему, эти практики наносят вреда не больше, чем война сама по себе.
Все в шоке. Лани в ужасе, ВИ в восторге — и вот только в этот момент он начинает по-настоящему интересоваться этим странным Ланем, который какого-то гуя лысого за ним постоянно хвостиком мотается. Через некоторое время таки тоже присоединяется к практикам Тёмного Пути.
Вэней наконец-то начинают нормально теснить, а так как в армии Аннигиляции Солнца аж двое некромантов (а может и больше?), идея создания Печати ВИ не приходит — они с ЛЧ вдвоём более чем справляются сами.
В итоге война выиграна, Лани отрекаются от ЛЧ, но того с удовольствием принимают в Юньмэне. ЮМЦ несколько побаиваются из-за наличия там некромантов — но вякать боятся. А те не дают повода для скандала, потому что у ВИ с ЗЯ всё в порядке и ему не требуется дополнительно самоутверждаться об окружающих, а ЛЧ это ЛЧ.
После окончания войны ЛЧ таки находит в себе силы и слова и признаётся ВИ в любви — уже сам не зная, может ли хоть на что-то рассчитывать. К его удивлению, ВИ его чувства вполне принимает — в свете совместных практик запретных техник они уже весьма сблизились, да и лестно ему, что ЛЧ ради него готов пойти против родного клана.
Никакие ВЦ в эту идиллию врываться не собираются, так что — Хэппи Энд!
С поправкой на то, что ТЭ всё же не настолько безобидна, как показалось ЛЧ. Он и сам не замечает, как тоже становится жесток, начинает видеть удовольствие в убийствах и красоту в смерти. Нет, крыша у них откровенно уж не едет и общественно-опасными они не становятся — но любовь Вансяней в этой жизни приобретает изящный больноублюдочный привкус.
А ЦЧ на них фэйспалмит со стороны, но вполне доволен наличию этих отморозков в своём ордене — серьёзно, он его из бродячих заклинателей, наёмников и прочих сомнительных личностей собирал. Некроманты и ланьский перебежчик в общую атмосферу вписываются идеально.
URL комментария
Пишет Гость:
Анон в 01:33, ты навел меня на мысль о современном АУ, где капитан полиции НМЦ пытается ловить преступников по закону, а прокурор МЯ подделывает доказательства, чтобы те точно сели. НМЦ ненавидит МЯ за методы, МЯ недолюбливает НМЦ за неумение достать нормальные улики. Но им, конечно же, постоянно приходится объединяться, чтобы засадить того или иного мудака. Получается так здорово, что судья (адвокат?) ЛСЧ все еще считает их лучшими коллегами и друзьями.
URL комментария
когда противоестественный пейринг становится естественным:
«— И знаешь, Вэнь Нин… Так ведь не бывает. Человек, не заклинатель, падает вниз с высоты полёта меча в Погребальные Холмы, к острым камням и тёмной энергии, и остаётся жив. Я только потом понял. Ты не чувствуешь, наверное, но моя кожа всегда холодная, я вижу течение ци в людях, не пьянею от вина, не могу умереть ни от стрелы в сердце, ни от меча в животе: все раны затягиваются почти мгновенно. Была возможность убедиться…
Он отчаянно охватил предплечье Вэнь Нина обеими руками.
— Знаешь, Вэнь Нин, я тоже мёртв. Только немного по-другому. Я весь — тёмная энергия. Не знаю, так и не понял до конца. Может быть, мои кости всё ещё лежат где-то в этих проклятых холмах…»
28.09.2020 в 12:53
И для тех, кто ждал вансяней, тоже принес, здесь они еще дети)
ВИ – человек, ЛЧ – чисс, имена немного адаптированы под второй канон,
в тексте присутствует упоминание ритуального каннибализма, но никто из героев никого не ест и не собирается)
немного про особенности чисской культуры для понимания подколов ВИЧиссы канонично рано взрослеют психологически, и, например, десятилетние дети обладают сознанием уже вполне зрелого человека. И еще тут используется клевый фанон с ЗФБ, по которому у их расы практикуется похоронный ритуальный каннибализм, когда родственники и близкие едят приготовленное из тела умершего блюдо, а его кости отдаются резчику для нанесения оговоренных заранее узоров и после в соответствии с завещанием передаются на хранение важным для покойного людям, каждая из костей имеет свое значение. Если кто-то заинтересовался темой, подробнее можно почитать об этом здесь: https://www.archiveofourown.org/works/24002611?view_adult=true
ЗВ-АУ, ВИ допекает ЛЧ на совместной тренировке– Эй, Чжа-ань, неужели и этот спарринг мы проведем в молчании?
Чжань ничего не отвечает и лишь становится в защитную стойку, плавно нажимая на кнопку включения светового меча и выпуская светло-голубое лезвие. Не важно, будет он молчать или спорить во время поединка, Вэй-Ин все равно не замолкнет ни на секунду.
Сейчас тот ловко прокручивает свой яркий оранжевый меч в ладонях и насмешливо замечает, делая выпад:
– Если ты обижен, что я неверно произношу твое имя, то сам виноват, я прямо умолял тебя объяснить.
Чжань все так же молча парирует и делает шаг в сторону. Это старые подколки, Вэй-Ин потешался над традиционными чисскими именами на двух прошлых дуэлях, сегодня наверняка придумает что-то новое.
Чжань блокирует удар у плеча, перекатывается по полу и пытается достать Вэй-Ина со спины. Тот успевает перебросить меч в другую руку и отбить удар под углом, после чего отступает. Чжань не спешит использовать свое преимущество, его цель – сам бой, а не победа в нем.
– …Но раз ты не хочешь просвещать меня сам, я вынужден искать информацию… – продолжает Вэй-Ин, снова бросаясь в атаку, нанося удары сначала справа, потом слева. – Оказалось… – прыжок, удар справа, – у вас, чиссов, есть… – рисуясь, перебросил меч в другую руку, нужно блокировать у плеча, – …есть очень любопытные ритуалы! – обманное движение и колющий удар, направленный в горло.
Ах, вот о чем сегодня пойдет речь. Чжань уходит от атаки, прогибаясь в спине и делая сальто назад, снова становится в защитную стойку. Обычно Вэй-Ин добродушен и совершенно не злонамерен, но в бою его тактика заключается в поиске слабых мест противника. Нащупав брешь в чужой технике или уверенности, он давит туда снова и снова, пока соперник не сломается. Стремится вызвать эмоциональную реакцию, ослабить бдительность.
– Оказывается, вы едите своих мертвецов! – оранжевый меч проносится у лица дугой, чудом не задевая волосы. – Есть какой-то особенный рецепт для этого, а, Чжань?
Он надеется смутить вегетарианца-Чжаня ритуальным каннибализмом. Но Чжань не видел никого из родственников с трех лет, а до того никогда не присутствовал на похоронах.
Учитель Сичэнь прав, когда говорит о том, что спарринги с Вэй-Ином гораздо полезнее для его соперников. Вэй-Ин совершенствует лишь умение владеть мечом, а сражающимся с ним падаванам приходится учиться контролировать свои чувства и действовать отрешенно, не обращая внимания на чужие слова.
– Эй, Чжань, не спи! – теперь ему приходится уходить от удара по коленям. – Так как это принято делать? Жарить, варить, запекать?
В сущности, Вэй-Ин совсем еще ребенок, думает Чжань, переходя наконец в атаку и используя несколько элегантных приемов Макаши, тесня противника к границе круга. И его уколы пока еще детские, хотя техника фехтования и на высоте. Он, должно быть, даже не задумывается о том, что психологически Чжань старше минимум вдвое, несмотря на то, что они ровесники. Чжаня нужно дразнить совсем другими вещами, о которых четырнадцатилетний человеческий мальчишка и не подумает. О, как бы Вэй-Ин мог его дразнить, если бы только захотел. Чжань бы был полностью в его власти и сам подставил шею под клинок. К счастью, пока Сила милостива к нему.
– А что вы делаете с костями, а, Чжань? – допытывается Вэй-Ин, уходя в защиту и совершая три кувырка подряд. Он мог бы обойтись меньшим числом движений, но любит рисоваться. Не дожидаясь ответа, он бросается в атаку, в этот раз пуская в ход и рукопашные приемы, когда Чжань слишком медлит.
Чжаню нравятся дуэли с Вэй-Ином. Они позволяют глубже понять выбранный им для изучения Соресу, основанный на идеальной защите. Забудь про мгновенное воздаяние, сосредоточься на блокировании и позволь противнику самому подойти к проигрышу. И не обращай внимание на ловкие движения Вэй-Ина, его гибкое тело и солнечную улыбку.
Учитель говорит, что Чжань слишком поздно начал обучение, и магистры не согласятся сделать его рыцарем в пятнадцать, но если он будет и дальше тренироваться в том же темпе, в его шестнадцатый день рождения Сичэнь будет просить Совет назначить ему Испытание.
Но Чжань знает, что пока не готов стать настоящим джедаем. Он слишком любит поединки, слишком часто во время медитаций отвлекается на посторонние недостойные вещи, хотя со стороны это и не заметно. Вот и сейчас он затягивает бой, хотя было уже минимум две возможности нанести решающий удар.
Он чувствует спиной взгляд Магистра Лань Цижэня и тихонько выдыхает, отбрасывая все лишние мысли. Когда Вэй-Ин в очередной раз пытается осуществить свой излюбленный перехват рукояти меча, Чжань слитным движением бросается вперед, тыльной стороной руки сбивая чужое оружие в сторону, и останавливает собственный клинок напротив солнечного сплетения соперника.
Раскрасневшийся Вэй-Ин деактивирует свое оружие и отступает, признавая поражение. В этот раз он уже не пытается схитрить и вытолкнуть Чжаня за пределы круга.
– Ладно, ладно, твоя взяла, – улыбается он от уха до уха. – Это был хороший бой. И… без обид, да?
Чжань молча кивает. Он знает, что Вэй-Ин использует свой язык как оружие только в тренировочном кругу. Да и не важно, что будет говорить ему Вэй-Ин. Они знают друг друга уже восемь лет и тренируются вместе шесть, и слова вряд ли смогут изменить чувства Чжаня, если даже время не справилось.
– Но насчет костей мне правда было очень-очень интересно, – тихо бормочет Вэй-Ин ему в спину. – Из них же можно сделать столько всего прикольного!..
***
Когда Чжань возвращается в свою келью, Учитель Сичэнь сразу понимает, где он был и чем занимался. Он с улыбкой треплет севшего в позу для медитации Чжаня по волосам.
– Интересный был поединок с Вэй-Ином? Ты победил?
Чжань кивает.
– Ну что ж, не буду тебе мешать. Ты такой образцовый ученик, совсем меня разбаловал. Скоро мне нечему будет тебя учить.
Чжань открывает глаза и смотрит на него:
– Мне никогда не превзойти Учителя Сичэня в чувстве юмора.
Сичэнь смеется, велит ему не предаваться ложной скромности и оставляет одного.
Он снова готовится к медитации, но перед началом позволяет себе минуту слабости – минуту мыслей о Вэй-Ине. Тот спросил, что чиссы делают с костями умерших, но это было лишь сиюминутное любопытство. Вэй-Ин забывает информацию с той же скоростью, с которой находит (очень, очень быстро). Даже если бы Чжань объяснил ему про искусство резьбы на костях покойного, даже если бы составил завещание и после его смерти Вэй-Ину преподнесли покрытые цветочным узором ребра (левые, с третьего по пятое, те, что скрывают за собой сердце), Вэй-Ин ничего бы не понял. Даже если бы череп Чжаня, полный когда-то мыслей о смешливом, полном жизни и Силы падаване (словно рожденном перевернуть все джедайские устои), стоял на полке в его келье, он бы не уловил смысла этого послания.
И потому Чжаню остается лишь отбросить все мирские мысли и повторять мантру «нет страсти – есть безмятежность», пока сердце, бьющееся за предназначенными для непонятливого адресата ребрами, не усвоит ее так же хорошо, как разум. Тогда он, возможно, наконец станет хорошим джедаем.
URL комментария
Пишет Гость:
29.09.2020 в 04:29
Мы ж вроде собирались высокорейтингово любить ЛХ и ВИ всеми подряд в октябре. Вот как раз идеальное сочетание
У чукчи-не-писателя по ним был только плотбанни
читать дальшеВместо ЛЧ в деревню Мо прибывает ЛХ, на гору Дафань едет он же. Соответственно, вот этот весь замут с собиранием паззла из НМЦ тоже достается ЛХ (допустим, в ОГ он не пошел, потому что смог угомонить руку с помощью Лебин), а ВИ увязывается следом. Они общаются, и ЛХ влюбляется, но! он-то думает, что влюблен в Мо Сюаньюя. И выходит такая ситуация, когда ЛХ счастлив, у него первая любовь, а вот все остальные...
ВИ переживает, что когда его секрет вскроется, ЛХ будет плохо.
ЛЧ ревнует, потому что это же его любовь всей жизни! Но это же его любимый брат, он хочет, чтобы брат был счастлив! Но брат счастлив с его любовью всей жизни. Когнитивный диссонанс и бурные переживания ЛЧ прячет за покерфейсом.
Яо охуевает, потому что ну ты нашел, в кого влюбиться, эргэ, я думал, у тебя вкус получше.
НХС мечтает отпиздить ЛХ саблей, потому что он ВИ призвал расследовать смерть НМЦ, а эти придурки тут личную жизнь строят.
URL комментария
МСЮ/НХСПишет Гость:
29.09.2020 в 11:29
Это реально странный пейринг, учитывая, что НХС устроил не просто смерть МСЮ, а смерть с лишением права на перерождение. То есть, если это не саншайн-ау, то пейринг абьюзивный и больноублюдочный, без всяких там прынцев.
Про без перерождения упоминалось вначале, а где-то позже было про то, что душа МСЮ сразу пошла на перерождение и не осталась призраком. Нет сейчас возможности поискать точные цитаты. Здесь то ли путаница, то ли перевод где-то косякнул.
Это относилось не к тому, кто проводил ритуал, а к злому духу, который не исполнит желания отдавшего тела. МСЮ спокойно на перерождение ушел.
хз что там было на самом деле, но вот довольно популярную версию про влюбил/вдружил в себя, уговорил на ритуал и т.д. этот анон вкуривает. Как-то слишком злодейски хитровывернуто для НХС. У него по всей истории импровизация и избегание лишних движений. К тому же доверять такой рисковый ритуал безумному странно. Проще найти какого-то фанатичного последователя Старейшины среди тз посимпатичней, чтоб сделал все со всей ответственностью.
Склоняюсь к тому, что просто подсунул ритуал в нужный момент, либо подсказал кого звать, если ритуал - идея МСЮ. Так вполне энергосберегающе получается.
Но в новелле вообще говорится, что ВИ предположил, что МСЮ увидел ритуал у Яо в тайнике. И раз уж ритуал писал ВИ, логично, что МСЮ подумал про него в первую очередь.
Казалось бы, при чем тут НХС? Яо сделал так, что МСЮ выперли из ордена и вся его жизнь пошла по пизде. Это не НХС его довел до такого состояния, что лучше сдохнуть
Нууу. ВИ в своих размышлениях такое вбрасывает:
«Откуда у Мо Сюаньюя, которого каждый характеризовал как трусливого человека, бессильного постоять за себя, взялось столько храбрости, чтобы совершить самоубийство и принести в жертву своё тело?»
Это могут быть спекуляции чистой воды, потому что ВИ не знал МСЮ лично. А может быть авторская версия. Облачко.
Мне лично очевидно, что в суициде человека виновен тот, кто довел его до суицидального состояния, а не тот, кто ему ссылку на статью про способы самого эффективного самоубийства подкинул. А довел МСЮ вот вообще не НХС, НХС так даже рядом не стоял.
Я хоть НХС люблю и недолюбливаю фаноны, где он от Яо не отличается, все таки не могу согласиться. Натолкнуть на мысли о самоубийстве тоже вклад в самоубийство.
Возможно, чтобы выудить кое-какие сведения из Мо Сюаньюя, Не Хуайсан разговорился с ним и, слушая жалостливые речи, узнал о черновиках с запретными техниками, которые хранил у себя Цзинь Гуанъяо, и из которых Мо Сюаньюй узнал о древнем тёмном ритуале. А после подтолкнул Мо Сюаньюя, подвергавшегося на тот момент унижениям со стороны родственников, совершить акт мести посредством ритуала жертвоприношения.
Но какого же озлобленного духа призвать?
Разумеется, всё того же Старейшину Илин.
Это относилось не к тому, кто проводил ритуал, а к злому духу, который не исполнит желания отдавшего тела.
Ну вот. Видно просто не очень понятно указано, раз многие путаются.
В общем, у нас только разные догадки ВИ имеются. Со спертым у Яо конспектом мне нравится, у МСЮ же куча заклинательского барахла была с собой. Только странно, что Яо не заметил пропажу. Или МСЮ удачно скопировал?
Хотя я давно накуриваю сюжет, как к МСЮ по очереди приходят НХС, Яо и СЯ с конспектом ритуала и просьбой вернуть ВИ, чтоб собрал брата, было на кого свалить злодеяния, починил ССЧ. В итоге МСЮ выпиливаются с пожеланием "Ну и трахайтесь со своим ВИ!" И ВИ потом такой "Итак, что я должен сделать?"
Щекотливость же ситуации состояла в том, что для сделки хватало всего лишь желания заклинателя. Как бы Вэй Усянь ни противился, но… как только он попал в это тело, контракт посчитался заключенным. Он был обязан исполнить желание призывающего, иначе проклятие обернётся против призванного, и его душа будет окончательно уничтожена без возможности перерождения.
URL комментария
пейринговые кричалкиПишет Гость:
26.10.2020 в 07:44
ЦЗИНЬЦЕСТ
если не хочешь, чтоб от тебя залетела сестра - спи с братом
(ну или с отцом, он не откажет)
ВЖУСЯНЬ
свиноебы в квадрате
ВЖУСЯНИ
для свиноебства не нужен обоснуй
ВАНСАН
принесем в тред изящество
ЯОЯН
преступные друзья с привилегиями
ЧЭНСЯНЬ
вместе по пути из пыток и убийств
ВАНЧЭН
между ними искры и смертельные струны
ВАНЧЭН
сколько еще сетей надо разорвать,
чтобы до вас дошло, глава Цзян
ВЖУЯО
чудесная пара маньяка и приспособленца
ВЖУЯО
кто-то имба, а кто-то просто успел первым
ВЖУЯОЯН
свиноебское комбо
СИЯН
они сошлись как лед и пламень
ЯОСЯНЬ
свиноеб свиноебу рознь
НИНСЯНЬ
некромант и некрофил - это синонимы
НИНСЯНЬ
каждый некромант — немного некрофил
МИНШАНЬ
это не только СШ, но и НМЦ ебущий ЦГШ
ВЖУШАНЬ
мегахуй и мегаблядь
ЧЭНЛИН
инцест - дело семейное
или
этот дядя слишком горяч
ЛИНСЯНЬ
этот дядя научит плохому
ЧЖУЧЭН
у него ее глаза
После стольких лет? - Всегда
ЧАОЧЭН
выебать врага - это святое
ВЖУЧЭН
гордость хрустит, но не ломается
ЯОЮЙ
этот инцест горяч, каноничен и трагичен
ЯОСИСЯ
невинную овечку ебут волки
СУНСЮЭСЯО
матерого волка ебут невинные овечки
ВИ/ССЧ
изящная игра светотени
НМЦ/ВИ\ЛХ
терапевтическая ебля тёмных заклинателей
НМЦ/ВН/СЛ
некрооргия
URL комментария
маленький бразильский сериалПишет Гость:
23.10.2020 в 04:03
Всё инцест! Вы что, забыли, что все - дети ЦГШ?!
Судя по рисовке дунхуа/маньхуа, где молодой ВИ одно лицо с МСЮ, ВИ точно бастард ЦГШ.
И вот весь заклинательский мир в едином порыве объединяется, чтобы обсудить, кто же все-таки нагулял ВИ: ЦГШ или Вжух.
Вариант с ЦФМ отметаем сразу, как слишком простой и очевидный?
Смотрите шире - его нагулял ЦГШ от Вжуха, а потом подкинул Цансэ, ибо он отец-кукушка.
Если мы смотрим шире, то предлагаю вспомнить местный упорос с проклятием, которое заставляет всех подряд беременеть от Цзиней. Так что это ЦГШ ухитрился трахнуть Вжуха, а тот уже подкинул ребенка Цансэ. Внешность у ВИ от папы, а красные глаза — от второго папы
Не, Вжух презентовал ВИ ЦГШ (Ты отец, вот и разбирайся со своим очередным бастардом), а тот, как истинный отец-кукушка подбросил младенца Цансэ.
Не-не-не. ЦГШ передал младенца как сироту на воспитание ЛЦЖ ,с которым так же ранее крутил роман, чтоб не палится перед женой. А вот уже у ЛЦЖ ребенка и забрала Цансе, когда полезла сбривать бороду. Ну знаете, ребенок к ней потянулся,она не устояла и все такое. ЛЦЖ,понимая, что ему двух племянников за глаза разрешил ей этого подкидыша забрать на воспитание.
А потом Вжух узнал, что ЛЦЖ сплавил непонятно куда его ребенка и со злости спалил Облачные глубины и прочие ордена.
А потом сыночка выполз, и его опознали по
URL комментария
Пишет Гость:
23.10.2020 в 01:23
Не принимайте бастардов в семью!!!
Для меня Модао - это поучительный роман о вдумчивом планировании семьи и пользе предохранения.
URL комментария
про орден ЛаньПишет Гость:
16.10.2020 в 17:40
А по сути - ордена не для борьбы с нечистью, а для самосовершенствования и духовных практик прежде всего. Даосизм аще-то религия. Так что вполне натягивается аналогия.
Всё нормально, это Т9 — там, конечно же, была "аналогия".
И вот в чём прикол: если мы берём Гусу Лань — самый "монашеский" из всех орденов, — то я вообще не могу представить их, интересующихся бытовухой простых смертных. Они совершенствуются, им не до мирских проблем.
А вот те же Вэни — их я легко представляю погрязшими в человеческой политике, но вот с самосовершенствованием как самоцелью у них очень давно проблемы.
Насколько я знаю, как раз реальные даосы, в отличие от реальных христианских священнослужителей, в политику не лезли.
ГСЛ не на духовных практиках неприлично разбогател, думаю
И мировые проблемы их еще как волнуют, начиная от обучения всех более-менее заметных юных господ и заканчивая месяцами шляющимся по дружбанам главой.Эмн...
//Обтекает//
Знаешь, а вот в такой последовательности я эти слова не выставлял у себя в голове, да...
Это что же получается, Лани старательно изображают из себя благопристойность — а на деле такие же прожженые политики и интриганы, как и все?
начиная от обучения всех более-менее заметных юных господ
А вот кстати! И все они потом должны высказывать почтение Учителю и не спорить с ним. Ну, наверное, в нашем сетинге это дело не так строго поставлено, но все равно.
старательно изображают из себя благопристойность — а на деле такие же прожженые политики и интриганы, как и все?
А какое противоречие между Ланьской благопристойностью и политикой? Они кланы не выпиливают, детей в бордели не продают, у них достаточно денег и влияния, чтобы не дать желающим себя завалить. А на мировое господство они не претендуют.
URL комментария
Пишет Гость:
21.08.2020 в 00:24
В общем, я хотела написать дабкон, а написала джен. Сеттинг, где ЦГШ сначала насиловал Яо, а потом решил отдабконить ЦЧ. Все ООС, ЦЧ бы никогда, Яо бы никогда, розовые единороги, не бечено.
читать дальше Цзян Чэн пощупал пульс на шее, проверил отсутствующее течение ци по меридианам... Из разбитого об угол стола виска сочилась кровь. Сомнений не было, Цзинь Гуаншань был мёртв. Цзян Чэн хрипло рассмеялся от иронии происходящего. Выговаривал Вэй Усяню за то, что не думает о клане, а сам умудрился подставиться так, что никакому Вэй Усяню и не снилось. Да даже если бы он ради своих проклятых Вэней перебил ещё пять раз по столько же цзиньских заклинателей, это не сравнится с убийством одного главы клана другим, пусть и при попытке... Цзян Чэн милостиво позволил себе не продолжать эту мысль.
Конечно, беспорядок в одеждах Цзинь Гуаншаня и его неприкрытый член не оставляли сомнений в том, что именно произошло, — ну, по крайней мере, Цзян Чэн на это надеялся, — но всё равно, вряд ли безутешным родственникам будет дело, что ублюдок получил по заслугам. Юньмэн Цзян пострадает независимо от исхода. Даже если Ланьлин Цзинь согласится замять дело и не доводить до кровной мести (а в случае Цзинь Цзысюаня в качестве главы это можно будет счесть чудом), у Цзян Чэна заранее начинала болеть голова при мысли о том, в какой кошмар превратятся отношения двух орденов и на сколько уступок ему придётся пойти. И сестрёнка, какого ей теперь будет...
Эти невеселые размышления не мешали Цзян Чэну деловито приводить себя в порядок: ещё не хватало и ему сверкать голым членом на месте преступления. Он споро накинул одежду, поправил пояс и колокольчик, проверил причёску — ни дать ни взять идеальный глава клана. Это было даже смешно, Вэй Усянь обхохочется.
В тишине раздался какой-то звук, и Цзян Чэн резко развернулся. В дверях стоял Цзинь Гуанъяо. Его лицо чуть исказило замешательство, глаза метнулись к Цзян Чэну, к лежащему на полу телу, снова к Цзян Чэну... «Началось», — подумал Цзян Чэн и встретил его взгляд. Несколько бесконечных мгновений они смотрели друг на друга, и время замедлилось, тягучее и липкое, обволакивая Цзян Чэна, будто сладкой патокой. А потом лицо Цзинь Гуанъяо на мгновение перетекло в какое-то нечитаемое, неуловимое выражение, а потом застыло в его обычной любезности. Он шагнул вперёд и аккуратно, неслышно закрыл дверь.
Цзян Чэн не двигался, все слова будто покинули его сознание.
Цзинь Гуанъяо, миновав его, прошёл вглубь комнаты и опустился на колено рядом с телом своего отца. Он смотрел на него, не касаясь, и полутьма скрывала его лицо. Цзян Чэн был этому благодарен. Он малодушно не хотел видеть чужую скорбь. Миновали мгновения...
— Я надеюсь, глава Цзян догадался не использовать Цзыдянь? — в звенящей тишине тихий голос Цзинь Гуанъяо прогремел громом.
— Нет. Да, — от неожиданности растерялся и ответил Цзян Чэн. — Это случайность. Я ударил его кулаком и не рассчитал силы.
Даже для него самого это прозвучало как жалкие оправдание, и Цзян Чэн поморщился. Нестерпимо болела голова. Цзинь Гуанъяо встал и развернулся к нему. Глаза на его застывшем в любезности лице были пустыми и будто стеклянными, без следа пролитых слёз.
— Отец приказал освободить на ночь эту часть дворца, его не хватятся ещё несколько часов, — будто рассуждая вслух, произнёс он.
В голове Цзян Чэна будто с щелчком вдруг встали на места все странности этого вечера: пустые коридоры, отсутствие слуг и охраны, явление Цзинь Гуанъяо в самый неподходящий момент — конечно, кому как не своему доверенному сыну Цзинь Гуаншань мог поручить столь деликатную работу. Какое бесстыдство! Кровь бросилась в лицо, окрашивая его непрошеным румянцем.
— Как неловко выйдет, если главу Цзян наутро застанут в его покоях, — продолжил Цзинь Гуанъяо. О, конечно, а то он не знает! Цзян Чэну захотелось сломать ему нос.
— Ты знал о развлечениях своего отца, — не сдержавшись, рявкнул он. — И какого демона ты теперь от меня хочешь?
— Неужели вы думаете, глава Цзян, что поползновения моего отца распространялись исключительно на смазливых глав кланов? — Цзинь Гуанъяо не изменил ни ровному любезному тону, ни неизменно вежливой улыбке, но в глазах у него мелькнуло что-то тёмное, но одновременно непривычно искреннее, и Цзян Чэну понадобилось несколько мгновений, чтобы осознать, что именно он сказал, а когда осознал — внутри всё похолодело и он тяжело оперся рукой о стену. Его мутило. Что ж, это объясняло и отсутствие реакции, которую можно было бы ожидать от почтительного сына, и поразительное спокойствие в разговоре с убийцей своего отца.
Он мало что знал о Ляньфан-цзуне. Прошёл войну, пусть сражался и не на передовой, но Цзян Чэн мог уважать чужое мужество, убил Вэнь Жоханя... Но казалось, в неспешном мирном течении послевоенного дней от героя войны осталась лишь исполнительность и угодливость. Ни для кого не было секретом, как относились к внебрачному сыну Цзинь Гуаншаня в Башне Кои, его привыкли видеть за обязанностями, которые больше подошли бы слуге, чем сыну, но вряд ли кто-то даже в самых страшных снах мог предположить подобное.
Он поднял глаза и встретился взглядом с Цзинь Гуанъяо. Тот не шелохнулся, всё такой же любезный и спокойный, недвижный, будто вырезанный из бумаги. Что тут можно было сказать? Проявить сочувствие? Спросить, как он мог это терпеть? Поделиться незабываемыми переживаниями? Цзян Чэн сомневался, что Цзинь Гуанъяо оценит такой разговор по душам, а самому Цзян Чэну хотелось просто забыть об этом дне, как о кошмарном сне.
— Кто ещё знает о нашей встрече? — вместо этого спросил он, усилием воли переключаясь на деловой, военный лад, хотя внутри всё клокотало от ярости. Встреча. Какое хорошее, нейтральное слово.
Цзинь Гуанъяо неуловимо шевельнулся и будто отмер, и в глазах его отразилась тень улыбки, не покидавшей его губы.
— Обычно, — и Цзян Чэна снова замутило, — охрана в курсе, но вы же сами понимаете, глава Цзян, встречи с главами кланов следует проводить в полной секретности.
— Будет расследование, — сказал Цзян Чэн.
— Праздненство ещё в разгаре, в Башне Кои полно народу, — взгляд Цзинь Гуанъяо скользнул по мёртвому телу, всё ещё в раскрытых одеждах, с бесстыдно вываленным членом и гримасой ужаса на лице. — Вряд ли кто сможет заподозрить, что отец встречался с главой Цзян, — он поднял взгляд на Цзян Чэна и, оставив улыбку, посмотрел ему прямо в глаза. — Если поторопимся, я успею вывести тебя в общую часть дворца.
читать дальшеА потом мне надоело писать и они уехали по радуге на розовых единорогах утешительно ебаться, потому что меня прет этот пейринг
Продолжение драббла про ЦЧ, который выпилил ЦГШ, с утешительной еблей чэнъяо, я все ещё не знаю, как они дошли до постели. Небечено, наверное, ООС. В постели их было трое: ЦЧ, Яо и призрак отца Яо.
Позже, на приёме, отдавая приказы слугам и улыбаясь гостям, Цзинь Гуанъяо говорил себе, что благодарность главы Цзян и понимание в его глазах можно счесть отличным вложением на будущее, стоящим риска навлечь на себя подозрения.
Но отвратительная правда была в том, что в тот момент он попросту растерялся. Его тщательно выстроенные планы шли прахом под весом неумолимой реальности, а он мог только смотреть на тело отца, вбирая взглядом каждую деталь и не чувствуя ничего, кроме облегчения и холодной ярости: что кому-то хватило дурости просто убить его, не заботясь ни о последствиях, ни о планировании и подготовке, — роскошь, которой сам он был лишён. В отличии от него, слову главы Цзян безоговорочно поверят, он не потеряет ни своего ордена, ни положения, и Цзинь Гуанъяо пожалел о вырвавшемся вопросе ещё до того, как тот покинул его рот.
Да, Цзян Ваньинь оказался отличным вложением, решил Цзинь Гуанъяо, медленно опускаясь на его член. Цзян Ваньинь придерживал его за бёдра, его распущенные волосы змеились по постели, а глаза казались почти чёрными от расширившихся зрачков. Цзинь Гуанъяо смотрел на его красивое лицо, на капельку пота на его виске, чувствовал под руками напряжённые мышцы на груди и думал, что вряд ли Цзян Ваньинь оценит комплимент, если он скажет, что прекрасно понимает желание своего отца.
Скрывая усмешку, он откинулся назад и резко насадился на член до конца, и Цзян Ваньинь под ним застонал и чуть сжал пальцы на его бёдрах. Цзинь Гуанъяо чуть склонил голову на бок, скользнув волосами по плечу, посмотрел на него сквозь ресницы и сказал: «Иди сюда». Цзян Ваньинь послушно сел, с лёгкостью подхватив его под задницу и чуть приподнимая, и внезапно оказался совсем близко: живой, и твёрдый, и тяжело дышащий — и Цзинь Гуанъяо слабодушно зажмурился и уткнулся ему в шею, вдыхая запах тела. Цзян Ваньинь замер нежно придерживая его и целуя в висок. Он был совсем другим: его вкус, запах, жар сухого жилистого тела, шрам на груди, то, как его пальцы ласково поглаживали шею Цзинь Гуанъяо под волосами.
Перед закрытыми глазами возникло тело отца в тот день, во всех подробностях, какие только могла предоставить его идеальная память: рана на виске, застывшая гримаса на окровавленном лице, бледный живот и обмякшие члены, которых ещё не коснулось трупное окоченение. И Цзян Ваньинь над ним, такой растерянный, с высоко поднятым подбородком и обреченностью в глазах, без сомнения решивший как дурак положить себя на плаху своей гордости.
Он чувствовал дыхание Цзян Ваньиня, его руку на своей пояснице, его пульсирующий член. В голове было легко, будто от алкогольного дурмана. Цзинь Гуанъяо качнулся вперёд, прижимаясь ближе, почти касаясь его грудью, и от движения растягивающего его члена удовольствие будто волной плеснуло вверх по позвоночнику, и Цзян Ваньинь ахнул и коротко выругался, но не двинулся. Цзинь Гуанъяо хихикнул.
— Что? — Цзян Ваньинь нахмурился, и Цзинь Гуанъяо сказал ему правду, только чтобы посмотреть на выражение его лица.
— Забавно, как отец позарился на что-то, что не смог прожевать.
Пальцы на затылке застыли, рот Цзян Ваньиня приоткрылся, но прежде чем он смог что-то сказать, Цзинь Гуанъяо обхватил его лицо ладонями, притянул к себе и поцеловал, лаская языком этот приоткрытый рот. И снова качнулся; пальцы сжались у него на затылке, и на бедре, и Цзян Ваньинь застонал и поцеловал его сам, глубоко и страстно, выталкивая его язык своим и прижимая его к себе за затылок. Цзинь Гуанъяо закинул руки ему на плечи и двинулся снова и снова, вжимаясь в него и проезжаясь членом по его животу.
— Что мне сделать? — оторвавшись, хрипло спросил Цзян Ваньинь ему в губы, и это тоже было по-другому.
— Чзян Чэн, — шепнул Цзинь Гуанъяо, забирая в рот мочку его уха, и Цзян Ваньинь вздрогнул и сжал его крепче. — Сделай мне хорошо. Я тебе доверяю, — проникновенно добавил он, и вдруг в изумлении понял, что в чём-то эти слова были правдой. Конечно, никто в здравом уме не стал бы доверять вспыльчивому и прямодушному и за счёт этого непредсказуемому и опасному Саньду Шэншоу, и отец в полной мере убедился в этом на своём опыте, но здесь и сейчас, в постели с ним, Цзинь Гуанъяо доверял ему. Будто общая тайна позволила ему приоткрыть завесу притворства над одной из сторон его жизни, на мгновение разделить её с кем-то, не думая и не ища скрытых выгод и смыслов.
Будто получив разрешение, — а это, с отвращением отметил Цзинь Гуанъяо, и было разрешением, — Цзян Ваньинь легко перекатил его на спину и склонился к нему в поцелуе, и было так приятно обхватить его ногами за талию, внутренней стороной бёдер чувствуя его твёрдые горячие мышцы, и его член входил под тем самым нужным углом, каждый раз посылая удовольствие по телу, и Цзинь Гуанъяо решил больше не думать.
Любой умный человек скажет вам, как важно делать своевременные и правильные вложение, и Цзинь Гуанъяо смел надеяться, что в полной мере постиг это искусство.
— Подумать только, неужели ты спрашиваешь меня о серьезности моих намерений в отношении главы Цзян?
— Я спрашиваю тебя, Мэн Яо, в какие игры ты опять играешь и зачем ты втягиваешь в них мальчишку? — пророкотал по коридорам раздражённый голос Не Минцзюэ.
— Ты всегда подозреваешь во мне самое худшее, старший брат, — в голосе Цзинь Гуанъяо проявились жалостливые, просящие нотки. — Почему ты не можешь допустить, что я не желаю главе Цзян дурного?
Подобные разговоры не стоило бы подслушивать, а тем более вмешиваться, но внутри уже тяжёлой волной поднимался гнев, и язык Цзян Чэна оказался быстрее его мыслей.
— А почему бы нам не допустить, что глава Цзян не юная девица и не нуждается ни в чьей защите? — холодно спросил он, выходя из-за угла и скрещивая на груди руки.
Цзинь Гуанъяо резко развернулся к нему, выглядывая из-под руки Не Минцзюэ, с всё ещё жалобным лицом и распахнутыми в удивлении глазами. Не Минцзюэ неспешно убрал руку со стены и подошёл к Цзян Чэну, ещё разгневанный и давящий тяжёлой аурой, и смерил его взглядом.
— Дождёшься, что эта змея ударит тебе в спину. Будто я не знаю своего младшего брата, — последние слова Не Минцзюэ практически выплюнул, будто сама эта мысль была ему отвратительна.
«А я знаю своего любовника», — чуть не рявкнул в ответ Цзян Чэн, но захлопнул рот, потому что произнести такое вслух было бы совершенно немыслимо.
— Благодарю за беспокойство, глава Не, но меня не так-то просто ударить в спину, — запоздало нашёлся он.
— Вэнь Жохань тоже так думал, — проворчал Не Минцзюэ уже спокойнее. — Делай, как знаешь. Глава Цзян, — небрежно кивнул он и ушёл, даже не взглянув на Цзинь Гуанъяо.
Цзян Чэн проводил его взглядом и обернулся к Цзинь Гуанъяо. Губы того были сложены в привычную любезную улыбку, но глаза смотрели холодно и недобро, и только они горели жизнью на его застывшем лице. Цзян Чэн и раньше ловил в его глазах тень этого взгляда, но никогда прежде Цзинь Гуанъяо не казался настолько далёким и чужим.
В груди снова колыхнулась злость: на Не Минцзюэ, на Цзинь Гуанъяо, на этот день, на себя, что вынужден разбираться со всем этим дерьмом.
За эти месяцы он в полной мере осознал, насколько Цзинь Гуанъяо был... сложным. Простой человек никогда не поднялся бы из самых низов до героя войны, не смог бы обмануть и убить Вэнь Жоханя, не втёрся бы в доверие к ненавистному отцу.
Не стал бы из мальчика на побегушках Цзинь Гуаншаня вторым человеком в Ланьлин Цзин спустя всего несколько месяцев после его смерти.
Цзян Чэн медленно подошёл к нему, обхватил его лицо ладонью, проводя большим пальцем по нежным губам, и невесомо поцеловал в уголок ненавистной притворной улыбки. А потом ещё и ещё, пока губы Цзинь Гуанъяо податливо не раскрылись, и тогда он медленно, прерывисто выдохнул и прильнул к Цзян Чэну, целуя в ответ. Его пальцы затанцевали вверх по рукам Цзян Чэна и сцепились у него за шеей, язык скользнул ему в рот, гибкое тело прижалось теснее, так, что Цзян Чэн бедром почувствовал его возбуждённый член, но заниматься этим сейчас было не время и не место, и Цзян Чэн с сожалением отпустил его, напоследок поймав его руку у своего лица и поцеловав кончики пальцев.
Лёд в глазах Цзинь Гуанъяо растаял, губы припухли, а взгляд был расслабленным и немного шалым. У Цзян Чэна привычно перехватило дыхание: когда он был таким, его хотелось повалить на постель и брать, пока он не становился мягким и податливым от удовольствия, и забывшись, закрывал глаза и стонал в голос, а потом, обессиленный, лишь расслабленно лежал в ворохе одеял и нежно и сонно улыбался Цзян Чэну.
— Поговори со мной, — попросил Цзян Чэн.
Цзинь Гуанъяо несколько мгновений стоял молча, опустив голову, а потом наконец поднял на него взгляд.
— Во время войны и после, — медленно, подбирая слова, произнёс он, — я совершил много неприглядных поступков.
Цзян Чэну вспомнились крики Вэнь Чао, молящего о смерти, его изуродованное лицо и кости, проглядывающиеся из-под объеденной плоти. Война оставила своих демонов в сердцах многих из них, но ни разу с той ночи Цзян Чэн не пожалел о своём решении.
Цзинь Гуанъяо вздохнул.
— Старший брат не теряет надежды повлиять на меня в лучшую сторону. Так проявляется его забота обо мне. Это никак не связано с тобой. Я разберусь, — добавил он, смягчая голосом пожелание не лезть не в своё дело.
«Как ты разобрался со своим отцом?», — не стал спрашивать Цзян Чэн. «Или как разобрался с Вэнь Жоханем?», — добавил неприятный голос на краю сознания, и Цзян Чэн безжалостно его подавил. Мысленно вздохнув, он притянул Цзинь Гуанъяо обратно в объятия, и тот послушно качнулся вперёд, утыкаясь ему в плечо и обнимая за талию.
За годы войны Цзян Чэн привык уважать Не Минцзюэ и полагаться на него, и было бы глупо сейчас пренебрегать его словами, пусть и высказанными таким неподобающим образом. Возможно, он был и прав, и такого человека, как Цзинь Гуанъяо, не следовало бы подпускать к себе слишком близко.
Но Цзян Чэн не собирался отказываться от него так просто.
— Есть одна история, молодой господин Цзинь, — заметил Вэй Усянь как бы между прочим, глядя мимо него и поигрывая флейтой. Вернувшись в Юньмэн Цзян, он приоделся и отъелся, и снова напоминал молодого господина из благородной семьи, каким в сущности и являлся, — которая, возможно, будет вам небезынтересна. Подходит один заклинатель к другому и говорит: «Только посмей обидеть моего шиди, и я скормлю тебя лютым мертвецам».
И посмотрел прямо в глаза Цзинь Гуанъяо.
— Не понимаю, о чём вы говорите, молодой господин Вэй, — твёрдо встретил его взгляд Цзинь Гуанъяо и подумал о том, что будь Цзинь Гуаншань жив, Вэй Усянь и носа не смел бы сунуть с Погребальных холмов, либо, что вероятнее, сам пошёл бы на корм своим мертвецам.
Впрочем, тогда Цзян Ваньинь не сменил бы отца в постели Цзинь Гуанъяо, а это с лихвой окупало пару неловких разговоров.
В общем, последняя часть чэнъяо, автор молодец, дописал до ХЭ, ЦЧ молодец, не уебал Яо Цзыдянем (хотя это может быть и ООС), Яо не молодец, а злобный карлик, но за это мы его и любим.
Как Цзинь Гуанъяо и ожидал, Совет не приподнёс никаких сюрпризов: главы кланов провели время за бессмысленными спорами, но так и не пришли к единому мнению. За эти месяцы это было уже третье обсуждение Наблюдательных башен, и как и прошлые два, оно ни к чему не привело.
— Я хотел бы кое-что обсудить с тобой, — входя в его комнату тем же вечером, сказал Цзян Ваньинь. Весь день на совете и на последующем приёме он был мрачен и задумчив и, казалось, избегал его. Это начинало всерьёз беспокоить.
— Конечно, я всегда рад твоему обществу, — улыбнулся Цзинь Гуанъяо.
Цзянь Ваньинь хмуро кивнул ему и прошёл вглубь комнаты.
— Несколько дней назад мои люди забрели на ночной охоте на территорию независимых кланов. Случайность, не более, — начал Цзян Ваньинь, опустившись на пол напротив Цзинь Гуанъяо. — Вэй Усянь почувствовал вдалеке тёмную энергию и не мог не проверить.
Цзинь Гуанъяо кивнул и поставил на маленькую жаровню воду для чая.
— Это территория клана Цзоу, совсем небольшого: резиденция ордена на пару дюжин заклинателей и несколько маленьких деревушек вокруг. Ничего необычного, если не считать скопившейся тёмной энергии, будто это Погребальные холмы, а не крохотный клан в глухомани, — голос Цзян Ваньиня звучал спокойно и размеренно, но в нём чувствовался едва сдерживаемый гнев. И теперь Цзинь Гуанъяо знал ему причину. — Когда мои люди подошли, все — заклинатели, крестьяне со скарбом — набились в резиденции и как раз решали, у кого хватит сил долететь за помощью. Ну ты же знаешь эти мелкие ордена, одно название: ни талисманов, ни нормальных заклинателей.
Цзян Ваньинь улыбнулся ему, будто предлагая оценить шутку. Цзинь Гуанъяо улыбнулся в ответ.
— Продолжай, ты очень интересно рассказываешь.
— И представь себе удивление моего брата, когда в окрестных лесах он нашёл притягивающие нежить талисманы. И трупы рядом с ними.
— Подумать только. И что же? — спросил Цзинь Гуанъяо.
— Ничего хорошего. Вэй Усянь допросил одного из мертвецов, — хмуро сказал Цзян Ваньинь. — Он был разбойником. Им заплатили и выдали готовые талисманы. И знаешь что? Наниматель был заклинателем одного из великих орденов.
— Неужели? — сказал Цзинь Гуанъяо, заваривая чай. Убить Цзян Ваньиня было просто: несмотря на всю свою силу Саньду Шэншоу становился поразительно беспечным в его присутствии. Он даже не успеет проснуться. — Мертвец не мог ошибиться?
— Он ничего не заподозрил, но это очевидно, если знаешь, куда смотреть, — пожал плечами Цзян Ваньинь. — Вэй Усянь уничтожил оставшиеся талисманы и развеял часть тёмной энергии, так что пока люди будут в безопасности. А потом пришёл ко мне.
— И что ты сделал? — Цзинь Гуанъяо улыбнулся ему. Убить Цзян Ваньиня так, чтобы не навлечь на себя подозрения, будет сложнее, но всё же осуществимо. Несчастный случай на ночной охоте?
Его руки, наливая чай в чашку Цзян Ваньиня, не дрогнули даже на мгновение.
— И я подумал, — медленно сказал Цзян Ваньинь, и голос его с каждым словом наливался гневом, — кому может быть выгодно, если к Совету кланов один из дальних независимых орденов будет уничтожен тёмными тварями?
— Цзян Чэн, ты же не думаешь, что...
— Не ври мне, — заорал Цзян Ваньинь, вскакивая и сверкая взглядом, такой красивый, что Цзинь Гуанъяо невольно им залюбовался. — Хватит. В этом проклятом ордене ничего не происходит без твоего ведома, а Цзинь Цзысюань слишком прямолинеен для подобных фокусов. Ты совсем рехнулся со своими башнями?!
Цзинь Гуанъяо, давая себе мгновение подумать, с оскорблённым видом неспешно поднялся следом. Быть может, всё же медленно действующий яд или отложенное проклятие? Но с Вэй Усянем в Пристани Лотоса было слишком рискованно использовать проклятия, даже сколь угодно редкие.
— Цзян Чэн, мне очень жаль, это ужасная трагедия, но я всё ещё не понимаю, причём здесь я. Любой мог бы...
— Это невинные люди! Ты хоть представляешь, что с ними было бы?
О, Цзинь Гуанъяо представлял. Ещё через пару дней талисманы бы самоуничтожились, а тёмные твари успели бы разбрестись по окрестностям, избавляясь от свидетелей и остатков улик.
Значит, яд. Он без труда сможет сыграть безутешного любовника у постели умирающего Цзян Ваньиня.
Цзян Ваньинь прошёлся по комнате взад-вперёд, потирая пальцами переносицу, несколько раз глубоко вздохнул, а потом подошёл к Цзинь Гуанъяо и обхватил его лицо тёплыми ладонями. Заглянул в глаза, такой знакомый и родной, и Цзинь Гуанъяо вдруг с ужасом осознал, что безутешным любовником ему не придётся притворяться.
— Гуанъяо... А-Яо... Пожалуйста. Неужели ты не мог придумать другого способа? Чудо, что никто не пострадал. Если подобное повторится, тебя казнят. Я не смогу тебя защитить. Я не смогу... — он осёкся, но Цзинь Гуанъяо всё равно услышал непрозвучавшее «я не смогу принять тебя таким». Ничего иного и не стоило ожидать от моральных принципов Цзян Ваньиня. Смотреть в его полные боли глаза было просто невыносимо.
— Глава Цзян, я устал от ваших беспочвенных обвинений, — холодно сказал Цзинь Гуанъяо, стряхнув его руки и разворачиваясь, чтобы малодушно сбежать.
— Да демоны тебя задери, постой ты, — Цзян Ваньинь поймал его за руку и прижал к себе, обнимая, и глупое тело привычно доверилось ему, расслабившись и даже не подумав атаковать.
Внезапно Цзинь Гуанъяо вспомнилась его поездка в Юньмэн, первая в качестве представителя Ланьлин Цзинь и — неофициально — друга главы Цзян. Тогда лекари прописали годовалому А-Лину свежий озёрный воздух, а госпожа Цзинь хотела повидать братьев, так что Цзинь Гуанъяо вызвался сопроводить её в дороге. Было не время оставлять Ланьлин Цзинь: слишком много неизвестных величин, слишком много запущенных в действие планов, — но видеть Цзян Ваньиня хотелось нестерпимо, и Цзинь Гуанъяо успокаивал себя тем, что за пару недель Цзинь Цзысюань просто не успеет ничего непоправимо испортить.
«Вы в Юньмэн Цзян все просто дикари, — позже жаловался Цзинь Гуанъяо, оглядывая свои безнадёжно испорченные водой роскошные одежды. — Разве так следует принимать уважаемых гостей ордена? Купать их в озёрах? Таскать по лесам?» Тогда Цзян Ваньинь рассмеялся, озорной и юный, не похожий ни на уважаемого главу клана, ни на внушающего страх Саньду Шэншоу, и обещал, что Цзинь Гуанъяо ещё оценит его юньмэнское гостеприимство, и Цзинь Гуанъяо действительно оценил его, когда Цзян Ваньинь толкнул его к дереву, опустился перед ним на колени и, споро освободив его член, глубоко забрал его себе в горло. Впервые за долгие годы озёра Юньмэня будили только приятные воспоминания.
Как, как только он мог быть таким беспечным и позволить всему этому зайти настолько далеко?
— Что, будешь меня ебать, пока я не соглашусь? — зашипел он; от потрясения с него слетело годами пестованное воспитание, обнажая выросшего при борделе полунищего мальчишку, но сейчас Цзинь Гуанъяо было всё равно.
Цзян Ваньинь мигом отпустил его и отшатнулся, в его тёмных глазах снова мелькнула боль.
— Только если попросишь, — холодно сказал он.
Он стоял перед Цзинь Гуанъяо, с прямой спиной и больными глазами, в ореоле своего нелепого упрямого прекраснодушия, как будто был в своём праве что-то требовать, как будто имел право чувствовать себя преданным, когда именно он был виноват в теперешнем состоянии Цзинь Гуанъяо, когда это из-за него Цзинь Гуанъяо чувствовал себя сейчас таким беспомощным.
Что ж. Цзинь Гуанъяо хотел власти и признания. И Цзинь Гуанъяо хотел Цзян Ваньиня, преданного, любящего и по возможности счастливого, в своей постели и жизни. А значит, своим упрямством тот не оставлял ему иного выбора.
— Цзян Чэн, — Цзинь Гуанъяо жёстко впился пальцами в его подбородок, развернул к себе его лицо и медленно произнёс, глядя прямо ему в глаза и не скрывая холодного бешенства. — Сейчас ты меня выебешь, потом выпьешь со мной чая, а потом поможешь придумать, как мне получить согласие кланов, не задевая твоей твердолобой щепетильности.
Цзян Ваньинь пару раз растерянно моргнул, а потом рассмеялся и сказал:
— Договорились.
Эпилог
— Скажи мне, что это... всё это не продолжалось, пока мы были вместе.
— Ни разу со дня смерти отца мне не приходилось прибегать к подобным мерам, — со всей искренностью ответил Цзинь Гуанъяо. Формально Цзинь Сюли умерла в тот же день, и поэтому не считалась.
URL комментария
Пишет Гость:
30.08.2020 в 14:00
Чёт у нас тут тишинааа. Не то что порно — вообще никто ничего не пишет.
Непорядок! Чэнсяневый анон спешит на помощь!
В общем, кто там хотел Нинсяней, но не верил, что это возможно? Вот вам пока первый фрагмент: экспозиция про Илин Вэй (потому что я надеюсь и из этого тоже сделать цикл, и мне нужен фон), юмор, немножко некромантии на фоне, некоторое количество разговоров и Вэнь Нин, который даже для самого автора был несколько внезапен.
Вообще-то это планировался текст формата "они упали и потрахались" — но как-то незаметно вышло, вот это и написанная часть постельной сцены суммарно уже длиннее самого длинного чэнсяневого фика. Так получилось...***
Когда Вэй Усянь поднимал Вэнь Нина лютым мертвецом, когда возвращал ему разум — он не думал о последствиях. Признаться честно, он тогда вообще не думал, поглощённый самобичеванием, ненавистью к Ланьлин Цзинь, ещё раз самобичеванием и, наконец, попытками обустроиться на Погребальных Холмах. Прямо так — не думая; у Вэй Усяня был к этому врождённый талант.
Когда в этих попытках обустроиться впервые прозвучало сочетание «Илин Вэй» и кем оно было произнесено, Усянь не отследил — просто однажды женщина, у которой он собирался закупиться бумагой и чернилами, произнесла с улыбкой:
— Для главы Вэй всё самое лучшее.
И сложно сказать, что удивляло больше — обращение или то, с каким неподдельным уважением оно было произнесено. Уважением без малейшей примеси страха.
— Вы обращаетесь ко мне, будто к главе ордена, — вежливо улыбнувшись, уточнил Усянь.
— Конечно! — воскликнула женщина. — Вы же к нам перебрались, чтобы основать свой орден, мы все уже знаем.
И столько неприкрытой надежды звучало в её голосе, что Вэй Усянь просто не смог сказать ей правду. Отмахался тем, что до ордена ему пока что-то ещё очень далеко, и сбежал.
Как выяснилось в итоге, распускаемые недоброжелателями Вэй Усяня слухи, что Юньмэнский Демон засел в Илине, чтобы собрать там свой тёмный орден и пойти войной на Великие Ордена, сыграл с ними злую шутку — жители Илина старательно проигнорировали слова «тёмный» и «война», зато с удовольствием вцепились в словосочетание «орден в Илине». А, может быть, уставшим от близости к Погребальным Холмам жителям было уже и вовсе всё равно, кто их будет защищать — лишь бы защищали.
Хорошо задумавшись, Вэй Усянь пришел к выводу, что, как минимум, пока самостоятельно погонять илинскую нечисть не помешает, раз уж за это местные жители благодарят вполне материально. И это стало началом конца — конца тихой и спокойной жизни.
Уже через несколько месяцев у Илин Вэй появилась символика, несколько адептов из числа бывших бродячих заклинателей, парочка уличных сирот в качестве учеников, разработки планов резиденции на Погребальных Холмах — и противоречивая репутация на пару ближайших уездов.
Где-то между сиротами и символикой Вэй Усянь понял, что один он за всем этим уследить не способен, а с претендентами на роль доверенного лица всё плохо: у Вэнь Цин и так дел по горло как у целителя, новоприбывшим он особо не доверял пока, среди оставшихся живых Вэней не было сколько-нибудь сильных заклинателей, а Вэнь Нин...
На самом деле в том, чтобы его правой рукой был разумный покойник, Вэй Усянь не видел никакой проблемы — даже если не брать в расчёт, что это же Вэнь Нин, то есть априори лучший варант, картина очень хорошо вписывалась в общий антураж тёмного ордена. Зато проблему видел сам покойник.
Впрочем, нет, некоторую проблему видел и Усянь — тело лютого мертвеца было идеальным оружием, но мало подходило, к примеру, для ведения дипломатической переписки. Не то чтобы она у главы Вэй уже была, но какое-то смутное чувство, сконцентрированное по обратную сторону нижнего даньтяня, подсказывало — скоро будет.
Так что Вэй Усянь принял решение заняться телом Призрачного Генерала
***
— Глава Вэй, правда, всё прекрасно, — уверял Вэнь Нин после очередной серии ритуалов, в которых он уже отчаялся разобраться.
— По сравнению с тем, что было два месяца назад — несомненно, — подтвердил Вэй Усянь, прощупывая пальцы своего друга. За прошедшее время он смог вернуть им достаточную подвижность и чувствительность, чтобы Вэнь Нин впервые после смерти смог взять в руки лук. — Но по сравнению с тем, что было при жизни...
— Я мёртв, глава Вэй, — мягко, но отчётливо перебил его Вэнь Нин. За время бытия вторым лицом в Илин Вэй некогда робкий юноша успел на собственной шкуре прочувствовать, что если наглость и бесцеремонность Усяня где-то в бесконечности и имеют границы, то инициативность — нет. А значит, пресекать её следовало вручную — хотя бы для блага самого главы новоявленного ордена.
— Ну и что? — в своей обычной беспечной манере ответил тот. — Ты уже во многом превосходишь людей, а нет предела совершенству.
Вэй Усянь провел ладонью вверх по мертвой руке до плеча, огладил грудные мышцы — конечно же, показывая это самое «совершенство», но ощущалось это прикосновение почти как чувственная ласка. Если бы Вэнь Нин мог покраснеть — он был бы красный, как нижний слой его нового ханьфу.
— Глава Вэй, пожалуйста, не делайте так, — отводить чужую теплую руку очень не хочется — но надо. Он вообще не должен испытывать подобного, не должен мертвец чувствовать такие эмоции к живому.
— Я сделал что-то не так? Тебе неприятно? — тут же всполошился Вэй Усянь, но потом пригляделся к мимике Вэнь Нина — восстановленной в первую очередь. — Или тебе, наоборот, слишком нравится? — сказано это было таким тоном, что будь Вэнь Нин жив — у него бы потяжелело в паху. Впрочем, его и так проняло как для лютого мертвеца. А Усянь уже вновь оседлал своего любимого исследовательского коня:
— Скажи, тебе нравятся в принципе тактильные ощущения? Или что к тебе прикасается живой человек? Или — что к тебе прикасаюсь конкретно я? — последний вопрос был задан так, что будь это кто другой — Вэнь Нин бы подумал, что с ним откровенно флиртуют. Впрочем, Вэй Усянь флиртовал со всеми, почему бы и не с ним...
— Глава Вэй, это неправильно, — попытался было возразить Вэнь Нин, но был неожиданно жестко перебит:
— Именно — глава! И в моём ордене я решаю, что правильно, — рука Вэй Усяня вернулась на грудь и скользнула выше, поглаживая шею. — И всё же, ответь на мой вопрос.
Вэнь Нин медлил с ответом. Конечно, можно было бы сказать, что он не знает — мол, его никто другой не касался и ему не с чем сравнивать. Но это было бы ложью — сравнения тут и не требовались.
А лгать Вэй Усяню не хотелось.
— Мне нравятся именно ваши прикосновения, глава Вэй, — тихо-тихо прошептал Вэнь Нин, внутренне уже полностью красный.
Рука спустилась с шеи на плечо и осталась там, недвижная. Вэй Усянь смотрел прямо в глаза и молчал, будто не зная, что сказать — весьма нехарактерное для него состояние.
— Мне тоже нравится тебя касаться, — всё же заговорил он, одновременно твёрдо и неуверенно. — Мне нравится видеть тебя — таким. Нравится любоваться сочетанием твоей сильной яркой души и этого мощного мертвого тела, к созданию которого я приложил руку. И я не уверен, насколько тебе может быть неприятна такая моя позиция.
Вэнь Нин замер. Это не было признанием в любви ни в коей мере, но сам факт, что отношение главы Вэй к своей правой руке было не вполне подходящим под определение «просто дружеского», удивлял. Вэнь Нин в своей обреченной любви не рассчитывал даже на это.
(Он это говорил себе раз за разом с той встречи на соревнованиях лучников — и раз за разом получал больше, чем мог рассчитывать)
Несколько мяо он собирался с силами — и всё же решился:
— Глава, можно вас поцеловать?
URL комментария
Пишет Гость:
02.12.2020 в 02:21
у меня для вас концепт, который явно никому нахуй не сдался, но пусть будет тут)))
Вансяни, таймтревел, ошибка выжившего. ЛЧ перемешается из постканона во времена обучения ВИ в ОГ и лажает. Чисто события, без подробностей и обоснуя.Постканон новеллы, счастливая вансяневая семейная жизнь на долгие годы — и тут что-то происходит. ВИ умирает, а ЛЧ переносится в прошлое, в свои 15.
Конечно же, он пытается всё исправить — параллельно и завести роман с ВИ прямо на месте, и разгрести бардак с Вэнями. Как известно, всем попаданцам помогает знание будущего (агащазз).
Вот только ВИ, увидев, что ЛЧ вполне себе реагирует на его подначки и даже тянется дружить — моментально теряет к нему интерес. У него и так дофига друзей, ему привычно, что вокруг него все вьются. ЛЧ становится всего лишь одним из многих, а не исключением из правил, как в каноне. А на роль близкого друга ВИ кроме ЦЧ и не нужен-то никто.
Разочарованный ЛЧ решает пока оставить планы по завоеванию сердца возлюбленного и заняться Вэнями. Что-то даже фиксит, но не так много, как хотелось бы: ОГ всё равно сожгли, хотя и спасти удалось больше людей и ценностей.
Лагерь тоже всё равно был — и ВИ там, как и на соревновании лучников, вообще не обращает внимания на ЛЧ, даже не помнит его имени. Но в пещере с Черепахой они всё равно остаются вдвоём и ЛЧ даже убеждает пришедший юньмэнский отряд забрать его в ПЛ. Естественно, в надежде что-то исправить.
Естественно, исправить у него получается только то, что уже после падения ПЛ и побега их троих, ЦЧ не приходится жертвовать собой — от вэньского патруля они отбиваются без потерь, никто ядро не теряет.
Аннигиляции Солнца идёт как и прежде, с поправкой на то, что ЮМЦ собирается несколько более эффективно — ЦЧ не требуется реабилитация после пересадки ядра, плюс у него всю дорогу есть ВИ. На примере последнего ЛЧ окончательно понимает, что все его же собственные слова про "Тёмный Путь разрушает тело и душу" — чушь несусветная. ВИ и без ТЭ почти так же жесток, как в прошлой жизни, только теперь у него вместо мертвецов — личный диверсионный отряд. От того светлого и жизнерадостного юноши, в которого он влюбился в свои настоящие 15, снова почти ничего не осталось.
Отношения с ВИ после Черепахи-Губителтницы и сожжения ПЛ уже более тёплые — их можно назвать приятелями. ЛЧ как-то пытается одновременно не давать ВИ творить чрезмерную жестокость и при этом не капать на мозги, как в прошлой жизни — и за этим занятием не скоро понимает, что война-то на самом деле идёт иначе.
Без армии мертвых у союза кланов нет преимущества перед Вэнями. А ВИ на Тёмный Путь становиться не планирует.
Когда ЛЧ напоминает ему его слова, сказанные когда-то ЛЦЖ — ВИ говорит, что идея хороша, но стопроцентной уверенности в успехе нет, на то, чтобы разобраться с тёмным заклинательством, нужно время, а он и так спит по три часа в сутки. Сейчас совсем не время для безумных экспериментов.
И в итоге ЛЧ решается ступит на Тёмный Путь сам — потому что помнит, что у прошлого ВИ получилось, да и вреда телу и душе, судя по ВИ нынешнему, эти практики наносят вреда не больше, чем война сама по себе.
Все в шоке. Лани в ужасе, ВИ в восторге — и вот только в этот момент он начинает по-настоящему интересоваться этим странным Ланем, который какого-то гуя лысого за ним постоянно хвостиком мотается. Через некоторое время таки тоже присоединяется к практикам Тёмного Пути.
Вэней наконец-то начинают нормально теснить, а так как в армии Аннигиляции Солнца аж двое некромантов (а может и больше?), идея создания Печати ВИ не приходит — они с ЛЧ вдвоём более чем справляются сами.
В итоге война выиграна, Лани отрекаются от ЛЧ, но того с удовольствием принимают в Юньмэне. ЮМЦ несколько побаиваются из-за наличия там некромантов — но вякать боятся. А те не дают повода для скандала, потому что у ВИ с ЗЯ всё в порядке и ему не требуется дополнительно самоутверждаться об окружающих, а ЛЧ это ЛЧ.
После окончания войны ЛЧ таки находит в себе силы и слова и признаётся ВИ в любви — уже сам не зная, может ли хоть на что-то рассчитывать. К его удивлению, ВИ его чувства вполне принимает — в свете совместных практик запретных техник они уже весьма сблизились, да и лестно ему, что ЛЧ ради него готов пойти против родного клана.
Никакие ВЦ в эту идиллию врываться не собираются, так что — Хэппи Энд!
С поправкой на то, что ТЭ всё же не настолько безобидна, как показалось ЛЧ. Он и сам не замечает, как тоже становится жесток, начинает видеть удовольствие в убийствах и красоту в смерти. Нет, крыша у них откровенно уж не едет и общественно-опасными они не становятся — но любовь Вансяней в этой жизни приобретает изящный больноублюдочный привкус.
А ЦЧ на них фэйспалмит со стороны, но вполне доволен наличию этих отморозков в своём ордене — серьёзно, он его из бродячих заклинателей, наёмников и прочих сомнительных личностей собирал. Некроманты и ланьский перебежчик в общую атмосферу вписываются идеально.
URL комментария
Пишет Гость:
07.12.2020 в 03:37
Анон в 01:33, ты навел меня на мысль о современном АУ, где капитан полиции НМЦ пытается ловить преступников по закону, а прокурор МЯ подделывает доказательства, чтобы те точно сели. НМЦ ненавидит МЯ за методы, МЯ недолюбливает НМЦ за неумение достать нормальные улики. Но им, конечно же, постоянно приходится объединяться, чтобы засадить того или иного мудака. Получается так здорово, что судья (адвокат?) ЛСЧ все еще считает их лучшими коллегами и друзьями.
URL комментария
когда противоестественный пейринг становится естественным:
«— И знаешь, Вэнь Нин… Так ведь не бывает. Человек, не заклинатель, падает вниз с высоты полёта меча в Погребальные Холмы, к острым камням и тёмной энергии, и остаётся жив. Я только потом понял. Ты не чувствуешь, наверное, но моя кожа всегда холодная, я вижу течение ци в людях, не пьянею от вина, не могу умереть ни от стрелы в сердце, ни от меча в животе: все раны затягиваются почти мгновенно. Была возможность убедиться…
Он отчаянно охватил предплечье Вэнь Нина обеими руками.
— Знаешь, Вэнь Нин, я тоже мёртв. Только немного по-другому. Я весь — тёмная энергия. Не знаю, так и не понял до конца. Может быть, мои кости всё ещё лежат где-то в этих проклятых холмах…»
@темы: Магистр, будни фанфикера, тварьчество не наше, бред
-
-
09.12.2020 в 10:37-
-
09.12.2020 в 10:59-
-
09.12.2020 в 13:10-
-
09.12.2020 в 15:24-
-
09.12.2020 в 16:26серафита, ага! А последнее про нинсяней прямо по моим хэдканонам проехалось
Кэссэн, и не говори!
Estreya, спасибо! Я очень старалась, фильтруя дежурку в поисках интересненького!
-
-
21.12.2020 в 05:34-
-
21.12.2020 в 19:01