ФБ-2021, тварь на сворке

четверг, 12 августа 2021

07:52

ДайСё

Осторожно! Режим "сделать хорошо" активирован!

Название: Тварь на сворке

Канон: 魔道祖师 - 墨香铜臭 | Módào Zǔshī - Mòxiāng Tóngxiù

Размер: миди (8500 слов)

Пейринг/Персонажи: Лань Сичэнь/Цзинь Гуанъяо, упоминается Не Минцзюэ, упоминается Вэнь Жохань

Категория: слэш

Рейтинг: PG-13

Краткое содержание: над телом командира Мэн Яо застал не тот брат.

Предупреждения: Ни одно из списка

Дополнительные теги/примечания: Don't copy to another site, Alternative Universe - Canonical AU, Original Wen Characters, Pre-Slash, Ouf of Character, Elements of Angst, Miscommunication, Fluff, UST, Happy End, Canonical Character Death Mentioned, Lan Forehead Ribbon is a Kink, всратый шпионский роман, в кадре неромантично и непейрингово блюют, кинк на ленточку, цинь как морзянка на минималках, традиционные древнекитайские лекарства, Яо все предусмотрел (почти)

Да-да, сворка - это именно то, о чем вы подумали!

Время он рассчитал хорошо: шаги в перелеске прозвучали, когда кровь на телах еще не успела запечься. Мэн Яо дождался, пока они не станут слышны совсем отчетливо, и уверенно ткнул трофейным мечом в свежую рану на одном из трупов. Под клинком слабо дернулось, будто человек в золотистых одеждах до сих пор был жив — или уже начал подниматься ходячим мертвецом.

Любопытно, кто застигнет его на месте преступления? В Ланъя нынче квартировали войска Ланьлин Цзинь и Цинхэ Не; любой адепт этих орденов стал бы неплохим свидетелем — кроме Цинь Юншао и, пожалуй, Цзинь Ичана. Те трусливы, предпочтут зажмуриться и ничего не заметить. А вот кто-нибудь из Не — смелых, несдержанных на язык и опрометчивых в суждениях — подошел бы идеально…

Шаги стихли неудобно: прямо за спиной, глаза не скосишь. Мэн Яо аккуратно стряхнул с меча редкие капли крови, обернулся нарочито испуганно — да так и застыл, примерзнув ладонью к рукояти.

Его же не должно было быть в Ланъя. Ни в Ланъя, ни в окрестных провинциях, Мэн Яо сам проверял сведения. Его видели в последний раз на юге, в стане малых кланов — он не успел бы долететь, не…

У конца тропы стоял Цзэу-цзюнь. Смотрел широко распахнутыми глазами, будто на разверзшуюся под ногами пропасть. Молчал.

В голове как-то разом сделалось пусто и гулко. Надо было что-то сказать, Мэн Яо еще загодя продумывал, что именно, — а слова не шли на язык. Только одна насмешливая мысль колотилась в висках: да, разоблачения можно не бояться, все вышло правдоподобно как никогда.

— Цзэу-цзюнь, — Мэн Яо с трудом разлепил непослушные губы. — Вы… не вовремя.

Должно быть, он прибыл повидаться с Чифэн-цзунем. Узнал, что отец позвал помощь из Цинхэ, прилетел, стал искать лагерь Не и не нашел его. Зато нашел Мэн Яо, стоящего с вэньским клинком в руке над телом собственного командира.

Наверное, это было бы даже смешно, если бы случилось с кем-нибудь другим.

— А-Яо, — Цзэу-цзюнь говорил сдавленно, будто у него перехватило горло. — Зачем?

Через глухую пустоту внутри пробилось удивление. Мэн Яо ждал иного вопроса. Похожего, но иного.

— Вы спрашиваете «зачем», а не «почему»? — осторожно уточнил он.

Потрясение в глазах Цзэу-цзюня сменилось непонятным облегчением.

— Ты не стал бы убивать бесцельно, — уверенно произнес тот. — Разве что в бою, но и только. Это было тебе зачем-то нужно — зачем, А-Яо?

Постановка не удалась. Притворство раскрыто. В его коварство не поверили. Он зря потратил столько времени на подготовку, а второго такого удачного случая придется ждать еще самое меньшее месяц.

Почему-то Мэн Яо захотелось сесть на землю с мечом в обнимку и смеяться счастливо и взахлеб.

— Простите, Цзэу-цзюнь, — легко улыбнулся он. — Я не отвечу на этот вопрос. По крайней мере, не сейчас.

Прошелестела трава: Цзэу-цзюнь сделал шаг вперед.

— Ты не можешь ответить? — в голосе его звучала непонятная тревога. — А-Яо, тебе дали приказ, о котором ты должен молчать?

— Нет, — Мэн Яо все-таки засмеялся. — Нет, нет. Это моя идея.

Цзэу-цзюнь за него беспокоился. Цзэу-цзюнь встретил его деловито дорезающим союзника — и вместо того, чтобы укорять, обвинять, называть изменником и ползучей тварью, беспокоился, не было ли причиной тому веление отца.

Это грело сердце.

— Спросите меня еще раз, когда закончится война, — попросил он. — Я расскажу.

Если, конечно, они оба останутся живы — но к этому Мэн Яо собирался приложить все усилия. А если не выйдет… Что ж, тогда незавершенное дело задержит его душу в этом мире достаточно, чтобы попасться на Расспрос хоть кому-нибудь из Ланей. Так или иначе, Цзэу-цзюнь свой ответ получит.

Пока тот молчал. Стоял в двух шагах, смотрел безмолвно и тревожно. Мэн Яо безотчетно думал, что это нехорошо, что нужно оттолкнуть, вынудить уйти, что случись кому заметить их с Цзэу-цзюнем мирно беседующими над трупом Цзиня, доброе имя потеряет не только он один, — но почему-то никак не находил в себе сил прервать тишину.

— Ты ведь знаешь, что делаешь? — наконец заговорил Цзэу-цзюнь.

— Да, конечно, — он кивнул несколько раз. — После и вы узнаете тоже. Обещаю.

Без связи с армией Низвержения Солнца ему не обойтись — и, если подумать, сегодняшняя встреча с Цзэу-цзюнем позволит держать ее куда легче, чем он предполагал. Хотя бы потому, что в командовании будет человек, который быстро догадается об источнике нежданных вестей.

— Лучше уходите, прошу, — заставил себя произнести Мэн Яо. — Не нужно, чтобы вас здесь видели.

Перед тем, как развернуться, Цзэу-цзюнь пристально глянул ему в глаза.

— Ты дал слово, что расскажешь обо всем после победы, А-Яо.

Не без усилий Мэн Яо задавил мысль о том, что Цзэу-цзюнь только что попросил его выжить.

— Конечно, — улыбнулся он в ответ. — Обещаю.

Погибших было немного. Три тела в белом: Лани отступили вовремя. Как ругался командир подловленной на марше колонны, вскочили на мечи, едва Вэни опомнились от неожиданности и начали огрызаться всерьез. Их пытались преследовать, но заклинателей в отряде было меньше, чем простых людей, и многие к тому же пострадали от стрел. Пока собрались, пока поднялись в воздух, налетчики уже маячили белыми росчерками где-то на горизонте — не догнать. В разговорах Вэней, впрочем, все равно звучало довольство. Ланьскому ударному отряду, судя по вестям с фронтов, очень редко выходило пустить кровь — а тут целых три жертвы! Неплохой результат для внезапной стычки.

Теперь тела растаскивали с дороги: Ланей в одну сторону, Вэней — их погибло гораздо больше — в другую. Несколько солдат деловито обирали трупы налетчиков, сносили вместе мечи и одежды. Там, где требовалось открыть бездонные рукава или мешочки цянькунь, им помогал один из адептов.

— Запасы провизии, деньги — в общий обоз. Лекарства целителям. К духовному оружию и артефактам без присмотра заклинателя руками не лезть, — Мэн Яо незаметно поморщился и поправил повязку на предплечье. Старая, десятидневная уже рана от сабли заживала на редкость скверно и так и норовила разныться от неловкого движения. Нет, с точки зрения долгосрочных перспектив она была весьма полезной: неспособного сражаться, но готового не возвращаться в тыл бойца командир пристроил на подсчет трофеев, и в этом Мэн Яо успел неплохо себя показать — но как же неприятно, когда левой рукой и чашку с рисом не удержишь.

Пустое. Лекари обещали ему полное исцеление через пару недель — калекой он не останется. Зато учет трофеев у Вэней считается частью обеспечения войск, и если Мэн Яо будет приносить здесь ощутимую пользу, есть немалый шанс, что в действующую армию его не вернут. Зато поведи он себя правильно — отправят в службу снабжения. Провиант, конская упряжь, сталь для походных кузен… Умелый разведчик по этим потокам, расходящимся по провинциям, восстановит перемещение боевых отрядов, узнает, в чем нынче недостача у войск, увидит слабые их места. В сотни раз больше возможностей, чем на передовой.

— Благородный господин Мэн, этот недостойный не знает, ленты к одеждам или к артефактам? — чужой голос оборвал размышления. Мэн Яо встряхнулся про себя: нашел время витать в облаках! Чтобы пробиться в тыловые службы, нужно заниматься делом, а не пустыми мечтаниями.

— К артефактам, как и любую зачарованную ткань, — ответил он. — Верхние облачения, пояса, ленты и гуани — все, на чем есть вышивка или иные следы работы заклинателя. Подобные предметы могут оказаться небезопасными.

На самом деле, причина была в ином: артефакты больше пользы приносили в руках опытного адепта, понимающего, как и когда их следует применять. Рядовым воинам таких вещей иметь не полагалось — если заклинатель, командующий отрядом, не решал обратного.

Несли ли ланьские ленты зачарование и какого рода, Мэн Яо не знал. Однако едва ли с ними было бы связано столько традиций, окажись они простыми полосами шелка. Заклинатели практичны, символом ордена обычно выбирают что-то, само по себе обладающее мощью: сабли Не, чующие нечисть за пару ли, колокольчики Цзянов, хранящие от безумия. Логично было предположить нечто схожее и для лент с облачной вышивкой.

Щелкали косточки на счетной доске, двигалась в пальцах кисть. На бумаге ровными столбцами возникали иероглифы: одежды, мечи, мешочки цянькунь. Графа «инструменты» дробилась на флейты и гуцини, чего-то более необычного, по счастью, не было: и без того список с трудом влезал на лист.

— Почему лент больше, чем мертвецов? — Мэн Яо пересчитал взглядом тела. Нет, все еще не сходилось. Трое погибших, три шелковых полосы — и четвертую несет в кулаке какой-то молодой адепт.

— А это у нас Би Юй отличился, благородный господин Мэн! — ухмыльнулся солдат из тех, что разбирали трупы. — Хотел ланьского командира обезглавить, да промахнулся маленько.

— Это был новый глава Лань! — вскинулся юноша с лентой в руке. — Я уверен, я встречал его на состязаниях до войны! Мы столкнулись в бою, еще чуть-чуть — и я рассек бы ему череп надвое, но даже так он был посрамлен и предпочел унести ноги, пока не потерял голову вслед за лентой! Господин Мэн, мне ведь полагается награда за то, что обратил его в бегство?

Его вдохновенную речь Мэн Яо слушал краем уха. Внутри было тепло и радостно: Цзэу-цзюнь жив. Жив, выдержал эти полгода, не попал в плен и не слег с тяжелыми ранами. Водит отряды, устраивает дерзкие засады и исчезает в облаках, едва Вэни успевают опомниться. И сейчас отделался самое большее порезом на виске, иначе юнец похвалился бы, что после его удара главу Лань на руках уносили…

Жив. Мэн Яо и не ждал, что эта весть вызовет у него такое облегчение.

— Воинская доблесть заслуживает достойного поощрения, — согласился он вслух. — Но чем молодой господин Би докажет, что человек, которого он задел мечом, действительно был главой Лань? К нему обращались по имени другие нападавшие? Или кто-то из отряда Цишань Вэнь видел в его руках флейту из белого нефрита?

Юнец замялся, недовольно сжал губы.

— Нет, но… но мои товарищи наверняка видели главу Лань, они подтвердят!

— Кто видел, а кто и нет, — буркнули сбоку. Мэн Яо подавил удовлетворенную усмешку. Во внезапных боях мало у кого находится мгновение, чтобы присмотреться к лицам врагов. Если кто-то из Вэней и мазнул взглядом по фигуре Цзэу-цзюня, он едва ли соотнесет смутный силуэт в белом и прославленное имя.

— Может быть, вышивка на ленте подскажет ответ? — нарочито благожелательно предположил он. У Вэней клановые узоры описывали положение владельца вплоть до мелочей; в других орденах знакам иерархии не уделяли столько внимания, однако знали об этом далеко не все.

Вот и юнец не знал. Поднял руку, протянул ленту: неохотно, будто опасался, что отберут. Мэн Яо наградил его благодарной улыбкой и коснулся белой ткани. Поднес к самым глазам, всматриваясь в переплетения нитей.

Шелк в четыре слоя, тонкий, но прочный. Не порвался под ударом меча — слетел с головы невредимым, даже надреза на краю не осталось, только кровавое пятно. Плотное переплетение нитей. Облака, изогнувшиеся в знакомом узоре. Мэн Яо медленно провел по ним пальцами там, где вышивка поистерлась и едва заметно пушилась на ощупь.

Цзэу-цзюнь тогда долго извинялся и объяснял, что ленту он все же будет стирать сам. Потому что и без того взвалил на плечи Мэн Яо кучу забот, потому что не может так беззастенчиво пользоваться его добротой, и еще потому что ланьских лент дозволено касаться лишь родителям и спутникам на тропе самосовершенствования — «а я не должен ставить тебя в столь двусмысленное положение, А-Яо». Мэн Яо тоже извинялся, заверял, что не имел никаких непристойных намерений, а помощь предлагал от чистого сердца, и после подсматривал украдкой, как Цзэу-цзюнь старательно топит предмет разговора в отваре мыльного корня. Он все же совершенно не умел стирать. Так рьяно тер мокрый шелк, что даже зачарованную вышивку слегка разлохматил. Хорошо еще, несильно, не разорвав узор и не нарушив вплетенных заклятий, если они были. Смеялся потом над своей неуклюжестью, повязывая не совсем чистую, но хоть целую ленту на место…

— Ну как, господин Мэн? — вэньский юнец, вознамерившийся прослыть героем, просительно заглядывал в глаза. Мэн Яо моргнул и позволил легкой грусти отразиться на лице.

— Мне жаль, молодой господин Би. Узоры на ленте ничего не говорят о высоком положении ее владельца. Боюсь, мне нечем будет доказать перед командованием вашу несомненную доблесть.

Вокруг засмеялись, загомонили:

— Меч надо было выбить! Меч любой заклинатель узнает.

— Ты, Би Юй, в следующий раз лучше главе Лань голову руби! И благородному господину Мэну неси скорее, он тебя похвалит.

— А может, у него просто лента чужая была. Война — дело такое, тут все быстро складывается.

— Ха, это что же получается, Би Юй у главы Лань ленту взял? Молодец, хорошего спутника себе отхватил! Лети теперь догоняй, обрадуй его!

Юнец насупился, зло покосился на оклик и тут же опустил взгляд.

— Этот недостойный понял, — голос у него звенел. — Он будет стараться лучше.

— Не печалься, — ободряюще кивнул ему Мэн Яо. — Задеть в бою адепта Лань старше и опытнее себя — уже отличный результат. Уверен, в иной раз ты преуспеешь.

Если он хоть что-то понимает, в следующем сражении мальчишка будет отчаянно лезть на рожон, да так и сложится под чьим-нибудь мечом. Хорошо. Если его даже и в шутку станут звать в отряде спутником главы Лань… Мэн Яо не желал таких слухов о Цзэу-цзюне и не собирался их допускать.

Ленту он положил в ворох трофейных одежд, перещелкнул косточку на счетной доске. А после, когда никто из Вэней не смотрел в его сторону, — вновь подцепил тонкую полосу шелка и отправил ее в рукав. По запястью раненой руки скользнула прохладная ткань, Мэн Яо осторожно выдохнул и тихо-тихо передвинул косточку обратно. В этой схватке Вэни получили три ланьских ленты. Три, не четыре.

Он вернет ее позже, после войны. Обязательно вернет.

В груди отчаянно пекло, словно он наглотался углей. Мэн Яо вдохнул раз, другой, но мучительное чувство лишь делалось сильнее. Что-то обхватило поперек пояса, крутануло, потом почему-то кольнуло по предплечьям. Он тяжело вздрогнул, забился в попытке вывернуться, но тело почти не повиновалось. Только чужие руки сомкнулись крепче, не позволяя освободиться.

Он выдал себя? Подставился? Но он же был осторожен, как вор в богатом доме! Его не могли заподозрить! И почему он ничего не видит?

Лоб обожгло холодом. Мэн Яо хватанул губами воздух и едва не подавился собственной рвотой: живот вдруг скрутило совсем уж мучительно. Под пальцы попалось что-то мягкое, шершавое, смявшееся в кулаке — и запястье тут же стиснули, заставили разжать руку.

Нет, нет, он не может так глупо попасться! Он дал слово, что дождется победы!

Странно, но огонь в груди понемногу утихал.

— Да не бейся ты так, молодой господин Мэн, — донеслось сквозь гул в ушах. — Я же не режу тебя.

Внутри опять сжалось, Мэн Яо закашлялся, засучил ногами — те, кажется, вновь начали слушаться. По губам скользнуло гладкое и твердое, во рту сделалось горько, как от травяного отвара. Снотворное? Или настой, замораживающий ци?

— Не дергайся, кому говорю. Вот поколение пошло…

Новая попытка вырваться отняла последние силы, зато стала рассеиваться чернота перед глазами. В тумане проявлялись стены, бамбуковая ширма, столик с опрокинутым чайником. Наверное, Мэн Яо сбил его, когда выворачивался из чужой хватки.

— Вот то-то же. Легче, молодой господин Мэн?

Он лежал лицом вниз. В живот впивалось острое колено; кажется, нарочно давило, чтобы внутренности выворачивало резче. Чья-то рука сомкнулась на запястье и не давала вцепиться в чужой ворот. Вторая придерживала волосы.

А еще ему и вправду стало лучше.

— Больше ничего наружу не просится? Хорошо. Дыши, молодой господин Мэн, носом дыши.

Сейчас, когда паника отступила, Мэн Яо узнал голос.

— П-пятый советник Вэнь? — губы слушались еле-еле.

— Нет, твоя достопочтенная прабабушка, да светит над ней солнце во всех ее перерождениях, — отозвались сверху. — Раз уж хватает бодрости болтать, молодой господин Мэн, слезай-ка ты с моих коленей. Ты не юная девица, чтобы возлежать на них столь томно и блаженно.

Встать и поклониться не вышло: тело будто налилось расплавленным свинцом. Мэн Яо неловко сполз на пол, ухватился за столик, силясь подняться на ноги. Пятый советник вздохнул, пробормотал что-то о хрупких и нежных мальчишках и без особого труда вздернул Мэн Яо за ворот. Усадил, оперев спиной о стену, еще дважды нажал жесткими пальцами на предплечья. Да, точно. Та короткая острая боль в руках была признаком воздействия на меридианы. А на лбу… на лбу, кажется, талисман: бумага прильнула к коже. И травяная горечь во рту.

Его спасали. Не скрутить хотели, чтобы в Огненный дворец отволочь, — лечили и помогали.

— Этот Мэн благодарен…

— Да, да, до конца своих дней, — отмахнулся пятый советник. Сейчас дымка перед глазами рассеялась совсем, и Мэн Яо воочию убедился, что это именно он. Острые черты лица, яшмовая шпилька в волосах, первые морщины между бровей: для заклинателя пятый советник был стар. Мэн Яо встречался с ним несколько раз, еще когда занимался поставками амуниции, но прежде не видел так близко.

Отчего знатный Вэнь решил ему помочь? Связать обязательствами, потребовать чего-то, невыгодного для Мэн Яо?

Пятый советник тем временем подошел к столику, поднял одну из чашек. Поднес к носу, бдительно принюхался и покивал сам себе.

— Раз уж тебя привечает Владыка, молодой господин Мэн, — заговорил он, — потрудись усвоить пару правил, которые позволят прожить дольше, чем кое-кому бы хотелось. И первое — следи, наивный ты мальчишка, за тем, что ешь и пьешь! Думаешь, в Знойном дворце всем по нраву придется новый любимчик главы?

Резкие слова с трудом укладывались в голове. Его что, хотели отравить? Его, не славного ни подвигами, ни родом, никому не интересного?

— Но этот недостойный не понимает… Ему подсыпали яду в чай? — но кому он сдался в Безночном Городе? Да, глава Вэнь выделил его и из армейской службы снабжения перевел в дворцовую, а порой и вовсе таскал с собой — но разве этого было достаточно?

Хотя, если вспомнить, что рассказывали в цзиньских отрядах о нравах в резиденции отца… Возможно, и было.

— Не в чай, — пятый советник равнодушно отвернулся от столика. — Смазали край чашки. Между прочим, этот состав удивительно просто обнаружить по запаху, молодой господин Мэн! А ты даже не встревожился, почуяв, что благородный Бай Хао Инь Чжэнь с восточного склона отчего-то воняет жасмином. Стыдно!

Мэн Яо неловко сцепил руки в поклоне.

— Этот недостойный благодарит за урок, — затверженная наизусть вежливость помогала не путаться в словах. Его хотели отравить. Его зачем-то спас пятый советник. Нужно заучить сорта чая: пригодится в будущем.

Сознание опять начинало мутиться. Потянуло в сон.

— Нет, так не пойдет, — пятый советник нахмурился, четче обозначились морщины на лбу. — Ты, молодой господин Мэн, хотя бы припас укрепляющих снадобий? Я уже не спрашиваю о противоядиях, но составы, придающие сил телу, любой разумный заклинатель не выкладывает из рукавов! А ну-ка…

По запястью скользнула чужая ладонь, провалилась в зачарованную глубину рукава. Мэн Яо безучастно проследил за ее движением, а потом муть в голове рассеялась, уступив место холодному ужасу.

Лента. Он же найдет ленту.

Мир разом стал четким и резким. Дать обнаружить ленту нельзя. Оттолкнуть Вэня, не позволив закончить поиски, — тоже: заподозрит неладное. Солгать, что лекарства в другом рукаве? Сказать, что он сам достанет? Нет, советник стар и опытен, почует недомолвку. Убить?

— Хоть какое-то благоразумие в тебе есть, молодой господин Мэн, — проворчал пятый советник и вытащил руку. В ладони у него лежала армейская укладка с лекарствами.

Не нашел? Или, задев пальцами тонкий шелк, не понял, чего коснулся? Да, вслепую ведь не разберешь, обычную ленту для волос нащупал в рукаве или клановую, с облачными узорами.

Мэн Яо медленно, едва слышно перевел дыхание.

— Всегда носи с собой укрепляющие пилюли, — наставительно говорил пятый советник, подсовывая ему к самым губам два крошечных шарика с острым запахом. — Из дикого имбиря, из сердцевины орлиного дерева, из мимозовых корней — что тело лучше принимает. И противоядия. Ты снискал внимание и уважение главы Вэнь, тебя неизбежно попытаются устранить — и даже не думай, юное и невинное создание, что рядом каждый раз будет оказываться кто-то вроде меня! Что улыбаешься? Не делай покаянное лицо, я все вижу. Да, юное и невинное! Ты пьешь чай, не обращая внимания на его запах, ты не хранишь в рукавах ни настоя из листьев астры, ни порошка из корней колокольчика — кто ты после этого, если не наивное дитя?

Его сердитой тираде Мэн Яо был почти что рад. Лучше сдерживать улыбку от слов Вэня, чем усилием воли стирать из взгляда готовность сражаться насмерть. Безопаснее.

— И заведи себе хороший артефакт, распознающий яды, — уже невозмутимо закончил пятый советник. — Ты слышишь меня, молодой господин Мэн, или до сих пор не отошел от потрясения и способен лишь пялиться мне на левое ухо, изумленно хлопая глазами?

— Этот недостойный слышит, — твердо ответил Мэн Яо. Близкая опасность помогла сосредоточиться, и сейчас уже ничто не мешало мыслить ясно. — Ему позволено будет задать вопрос?

— Наконец-то, — пятый советник дернул уголками рта. — Отрадно, что ты понимаешь, что должен приумножать свои знания чужим опытом. Спрашивай.

— Почему пятый советник Вэнь счел нужным помочь этому недостойному? — вряд ли выйдет так просто выяснить, чего от него ждут, но Мэн Яо предпочел попробовать.

С ответом пятый советник не торопился. Пожевал губами, оправил невидимую складочку на рукаве.

— Ты угоден главе Вэнь, молодой господин Мэн, — сказал он после долгого молчания. — А он очень строг. Чем выше он оценивает человека, тем жестче и требовательнее относится к нему. Пусть лучше счастье быть отмеченным Владыкой озарит тебя, а не меня. Я уже слишком стар для подобного.

Про себя Мэн Яо отметил, что это признание очень легко представить как оскорбление Бессмертного Владыки. Обронить пару слов в удачный момент, так, чтобы глава Вэнь заинтересовался… Тогда, даже если пятый советник и нащупал у него в рукаве ленту, ему весьма скоро будет уже не до странных находок.

Нет, опасно. Не искушен он пока в дворцовых интригах. А раз старый, опытный Вэнь счел возможным выдать столь двусмысленную фразу в его присутствии — значит, чего-то подобного и ждет. Риск чересчур велик.

В конце концов, если о подозрительном куске шелка кто-то узнает, Мэн Яо всегда может предъявить другую ленту. Скажем, ту, которой завязывал волосы еще в армии Цинхэ. Или заранее сделать так, чтобы пятый советник ничего никому не рассказал.

— Этот недостойный понял, — Мэн Яо сомкнул ладони в поклоне. — Он надеется, что оправдает доверие.

— Не он один, — проворчал пятый советник. Легко поднялся с пола, шагнул к двери. — Вызови слуг, пусть приберут здесь.

Проследив за его взглядом, Мэн Яо подавил вздох. Разлитый чай, перевернутый чайник, пятно на полу там, где его выворачивало от яда… А ведь слуги много видят и много сплетничают. Нужно ли, чтобы о несостоявшемся убийстве завтра говорил весь Безночный Город? Может быть, лучше убраться самому.

И обязательно перепрятать ленту Цзэу-цзюня. Или нет? Среди тайников зачарованное пространство бездонного рукава надежнее всего: оно каждый миг под рукой, в него не залезет нечаянно служанка, взявшаяся наводить чистоту, а в припасах особо предусмотрительного заклинателя порой затеряется и более громоздкая вещь. Но что если вновь произойдет нечто, подобное сегодняшнему случаю?

Нет, не стоит. В бездонные рукава обычно все же заглядывает только их хозяин, а любые укромные места в покоях по определению открыты слугам и злоумышленникам. Уж лучше пусть лента всегда будет с ним, у левого запястья. Так безопаснее.

Ряды с книгами уходили вглубь зала, как аллеи в саду. Дальние шкафы казались не выше человеческого роста.

— Здесь трактаты о землях варваров, затем описания тварей, — хранитель знаний повел рукой в сторону. — Ученые книги о пути самосовершенствования в северном крыле. В восточное молодому господину Мэну дорога закрыта: оно предназначено лишь для членов клана, не ордена. Что же касается прочего, я готов буду помочь.

Поблагодарив его коротким поклоном, Мэн Яо медленно пошел вдоль рядов. Мимо плыли темные деревянные таблички, свитки, стопки бумаги. Хорошо, что вэньская библиотека так велика. Молодому заклинателю, впервые попавшему сюда, не стыдно растеряться и полдня бродить среди книжных шкафов.

Получить разрешение бывать здесь оказалось нетрудно. Пару раз удачно посетовать на собственную невежественность, обронить, что поздно начал самосовершенствование, — и ему прямо велели исправить этот недочет. Вэни не могли уступать в знаниях иным орденам — а Мэн Яо считался адептом Вэнь.

Трактаты о нечисти, о школах боя. Взгляд так и замирал на полках, и отвлекаться приходилось с немалым усилием. Он пришел сюда не за этим, хотя несколько книг несомненно проглотит прямо сегодня. Но прежде, пока никто не удивляется его ошарашенным блужданиям, следует разобраться с делом.

Глава Вэнь назначил его личным помощником. Это было почетно, это приблизило к тем сведениям, которых не добыть из приказов на отправку фуража и лекарств, — но это намертво приковало Мэн Яо к Знойному дворцу. Раньше, разбираясь с потоками снабжения для армии, он спокойно выходил в город и говорил что с обозниками, что с владельцами складов: не все поставки удавалось устроить, лишь отправив письмо-другое. Среди этой круговерти нетрудно было спрятать пару встреч с людьми, держащими почтовых птиц. Теперь такая возможность исчезла: все дела Мэн Яо замкнулись внутри дворца и его окрестностей. Не спуститься в нижний город, не попросить старого И со склада конской упряжи послать голубя доброму другу.

Нет толку в вестях с военного совета, на котором глава Вэнь пожелал его видеть, если в войсках Низвержения Солнца их не получат. Мэн Яо нужен был способ передавать сведения. Не птица, заклятая на поиск пути: на новой должности он притягивает куда больше взглядов, и хоть кто-нибудь неизбежно заинтересуется подозрительной перепиской. Что-то иное, менее заметное.

Возле полки с записями о медитациях, способных раскрыть меридианы близ золотого ядра, Мэн Яо задержался. Взял толстую стопку прошитых дощечек.

Все ордена слали срочные донесения с гонцами. Цзини сплетали из ци бабочек-вестников, он видел таких в Ланъя. Вэни приманивали беспокойных духов на бледный огонек в руке и отправляли их с посланием к нужному человеку. Это были секретные техники, недоступные чужакам, — но ведь как-то выкручивались малые, не достигшие высот кланы?

Короткий свиток о парных талисманах Мэн Яо пробежал глазами прямо возле шкафа: стеречься хранителя знаний, давно уже вернувшегося в свою каморку, не приходилось. Не то. Об этих талисманах слышали все. Простейшая схема: порвешь один — загорится второй. Усложнить ее хоть немного, заставить линии вспыхивать по одной или складываться в определенный рисунок ни у кого из мудрецов прошлого так и не вышло. В отрядах Не Мэн Яо видел, как некоторые адепты, прежде чем меняться парными листками бумаги, добавляли в свободном месте пару иероглифов. «Я возвращаюсь», «нужна помощь», «срочно отступайте»… Надписанный край сгорал последним, давая разобрать, что именно хотел сказать ушедший к вэньскому стану разведчик. Полезно, но если представить, в сколько фраз сложится пусть даже самый краткий доклад о том же военном совете… Ему придется целую стену в комнате заполнить талисманами с подписями-расшифровками. Смешно.

Через два широких перекрестка среди шкафов Мэн Яо зацепился взглядом за белые полосы на книгах. Какое-то время бессмысленно смотрел на тонкие ленты, перетягивающие бумажные листы, на облачные рисунки у краев.

Библиотека Облачных Глубин. Та ее часть, которую не унес в рукавах Цзэу-цзюнь. Говорили, она сгорела в пожаре; оказалось, Вэни такими сокровищами разбрасываться не пожелали. Хорошо. Цзэу-цзюнь порадуется, если эти книги после вернутся в Гусу. Может быть, даже скажет что-нибудь ласковое в благодарность… И улыбнется.

Мэн Яо не без труда вернулся мыслями к более насущным делам.

А как передают тайные сведения Лани? Что-то, связанное с музыкой? Духов они расспрашивают особыми мелодиями, о сокровенном языке циня знает вся Поднебесная, у многих заклинателей даже выходит повторить, пусть и с гораздо худшими результатами… Мэн Яо замер у полки, а потом медленно пошел вперед, бездумно глядя куда-то в сторону свитков.

Язык циня. Язык. Полноценная система, с помощью которой духи могут рассказать о самых тяжелых своих переживаниях. В которой хватает слов, чтобы описать сколь угодно сложное событие, — лишь вытягивай из струн нужные созвучия.

Он учился играть на гуцине. Даже считал, что добился в этом неплохих результатов, пока не услышал музыку Цзэу-цзюня.

Если приманить духа и сыграть ему доклад, а после попросить пересказать весть другому заклинателю… Нет, снова не то. Беспокойным духам безразличны заботы живых, их тяготят собственные незавершенные дела. Выслушает такой новость из Безночного Города, вспорхнет и улетит неизвестно куда. Даже не запомнит, что его просили передать послание. Вэни как-то добиваются от них повиновения, но как, Мэн Яо не знал.

Можно ли сделать так, чтобы мелодия, рожденная на одном гуцине, отдавалась на струнах другого? Можно ли превратить гуцинь в парный талисман?

Кажется, ему придется очень вдумчиво перебрать трофейные книги из Гусу. И один раз все-таки рискнуть отправить птицу в стан Низвержения Солнца. Нужные заклятия неизбежно понадобится наносить не только на его собственный гуцинь, но и на тот, который выберет для этой новой связи Цзэу-цзюнь.

В комнате было тихо и прохладно от северного ветра. Мэн Яо нарочно не задвигал створку окна: не хотел заглушать звуки струн. Кто скрывается, всегда подозрителен — и если бы он брался за гуцинь, лишь намертво затворив покои и облепив стены талисманами безмолвия, это точно сочли бы заслуживающим внимания. А так что странного в том, что в редкие свободные часы молодой заклинатель упражняется в одном из шести искусств? Это достойно только поощрения.

Из жителей Знойного дворца цинь знали разве что десятка полтора. Мэн Яо не удивлялся этому. Ему самому, чтобы уложить в голове толстую, не чета трактату о парных талисманах стопку бамбуковых дощечек, понадобилось трижды навещать библиотеку и по пять-шесть часов медитировать после каждого раза. И это с его благословленной небожителями памятью, в которой единожды прочитанное надежно укоренялось с первого же взгляда! Вэням, имевшим иные способы разговаривать с духами, просто незачем было утруждать себя. Кроме тех, разумеется, кто имел среди Ланей родича или учителя, — но таких набиралось немного, и их Мэн Яо было несложно избегать. От силы раза три-четыре случалось, что кто-то из чересчур осведомленных Вэней заглядывал к нему во время игры. Тогда приходилось спешно обрывать доклад, переходя на более-менее схожую классическую мелодию, — и Мэн Яо очень надеялся, что такие помехи не слишком мешают Цзэу-цзюню воспринимать его сведения.

Цзэу-цзюню. Мэн Яо очень хотелось думать, что на той стороне передовой, за гуцинем с облачными узорами сидит именно он.

Возможно, это было не так. Возможно, его послания получал кто-то из доверенных адептов: секретной техникой связи через струны, столь удачно разгаданной и вычитанной Мэн Яо, наверняка владели многие Лани. Возможно, Цзэу-цзюнь просто наложил нужные зачарования на чей-нибудь инструмент, а сам лишь просматривал потом расшифровку посланий.

Мэн Яо коснулся струн, подцепил одну кончиками пальцев. Разлился в воздухе негромкий звон — раз, другой, третий.

«Говорю для главы Лань».

Поначалу ему было страшно вещать так открыто. В вестях, летевших с птицами старого И, Мэн Яо рассыпался в изысканных сравнениях, плел словесную вязь столь усердно, что непосвященный легко принял бы его послания за обычную переписку двух ученых мужей. Язык циня подобного не позволял. Но он сам по себе был для Вэней мудреным шифром, и те, кому случалось присутствовать при игре Мэн Яо, не слышали ничего, кроме струнных переборов.

«В Янцюане вас ждут. Глава Вэнь знает о готовящейся атаке».

И это следовало передать еще утром, как можно раньше — но Цзэу-цзюнь упоминал в письме, что будет слушать его на каждом закате. Зачарованный гуцинь не зазвенит в рукаве. А сидеть над ним день и ночь, готовясь принять послание, в походе никто не станет.

«На рассвете он с сильнейшими из адептов вылетел из Безночного Города, чтобы лично встретить людей из Не».

А Мэн Яо узнал об этом случайно, лишь стечением обстоятельств оказавшись рядом, когда глава Вэнь поднимался на меч. Теперь в голове упрямо вертелось, что это ловушка, что ему нарочно позволили заметить себя — и если воины Не отступят, предупрежденные о беде, он очнется уже в Огненном дворце.

Может быть, не стоило сегодня вечером садиться за гуцинь — но ведь Цзэу-цзюнь ждал вестей.

«Крупный отряд из двух сотен обычных людей и полутора десятков заклинателей идет в Синьян. Из Безночного Города они направятся по Даньцзянскому тракту…»

Из-под рук привычно текла мелодия: плавная, кое-где неловкая, порой больше напоминающая упражнения ученика, но красивая своей инаковостью. Или только казавшаяся красивой самому Мэн Яо. Тому же Цзэу-цзюню она наверняка будет резать слух: слишком не похожа на традиционные каноны… Цзэу-цзюнь сыграет изысканнее, даже если ему придется передавать цинем кабацкие песни и брань.

Посреди фразы Мэн Яо поймал себя на том, что бездумно улыбается в никуда. Пусть. Если кто увидит его сейчас, не заподозрит, что застал вражеского лазутчика за отправкой донесения. Когда посылают секретные, с риском для жизни добытые сведения, так не улыбаются. Пускай думают, что он замечтался, увлеченный музыкой… Тем более, это будет правдой.

Если за тем, вторым гуцинем сидит сейчас Цзэу-цзюнь — положил ли он ладони на зачарованное дерево? Или его руки пляшут над струнами, не задевая их: чтобы никто из непосвященных не удивился, что гуцинь поет сам по себе и без Расспроса? Может быть, он даже дотрагивается кончиками пальцев, когда затихает очередное созвучие…

Он почти огорчился, когда подошла к концу последняя из припасенных новостей. Оправил рукава, проследил, как замирает, колеблясь все слабее, ближняя струна.

Несколько долгих мгновений тянулась тишина, а потом по комнате разнесся чистый и нежный звук.

Гуцинь заговорил. Цзэу-цзюнь заговорил.

Мэн Яо едва вспомнил, что должен на всякий случай изображать игру. Вскинул руки, прошелся по воздуху в заученных жестах, замирая на полувзмахе. Дрожь струн отдалась в кончиках пальцев, обожгла, как раскаленная сталь.

Он ведь почти что касался Цзэу-цзюня сейчас. Между ними только тонкие стальные нити: останови ладонь в волосе от них — и кожу тронет чужим движением. Так близко. Ближе, чем лента в рукаве.

Нет, ему ведь нужно слушать ответ!

«Мне некого отправить предупредить Минцзюэ-сюна. Боюсь, эта ловушка окажется для него внезапной: ему не хватит людей, чтобы одолеть ударный отряд под предводительством главы Вэнь, — звуки лились быстро и сбивчиво, Мэн Яо еле-еле успевал складывать их в слова. — Если Минцзюэ-сюну повезет и он выживет в этой схватке, его заберут в Безночный Город и казнят: глава Вэнь не простит гибели наследника. А-Яо, я не имею права просить тебя так рисковать, но все же прошу: если хоть что-то будет в твоих силах, помоги Минцзюэ-сюну».

Струны замолкли. Мэн Яо сидел в тишине и смотрел, как тает последняя тень их движения. Пальцы горели, словно Цзэу-цзюнь и вправду взял его за руку. В голове было пусто и безмолвно.

Помочь главе Не. Как Цзэу-цзюнь представляет себе это? Мэн Яо ничем не сможет повлиять на ситуацию в Янцюане: между ними сотни ли гор, рек и перевалов. А если главе Не повезет и он действительно попадет в плен… Вырвать добычу у главы Вэнь, желающего отомстить за старшего сына, — да полно, возможно ли это?

Но Цзэу-цзюнь просил о помощи.

Мэн Яо медленно вложил ладонь в левый рукав. Достал ленту — невесомый шелк заскользил между пальцами. Прижал к щеке.

Если он оплошает, убивать его возьмется сам глава Вэнь. Долго, неделями и месяцами. А даже если каким-то чудом и удастся избежать Огненного дворца, как лазутчик он будет уже бесполезен: доверять ему перестанут точно.

Придется рискнуть.

Когда он вновь увидел Цзэу-цзюня, все уже закончилось: глава Вэнь был мертв, над главой Не хлопотали ланьские целители, а сам Мэн Яо сидел в чьем-то походном шатре, держал за щекой пилюлю из листьев мальвы и тихо радовался. Он остался жив. Он дотащил главу Не до союзников, не попавшись вэньским патрулям. Его даже не приняли за вражеского подсыла и не скрутили еще на краю лагеря! Скорее всего, сыграло свою роль предупреждение, переданное цинем.

Конечно, разведчиком в Безночный Город ему больше не вернуться. И глава Не наверняка не простит убийства сокланников, будет припоминать, едва выдастся случай. Пусть. Оно того стоило.

Хлопнул по ветру полог шатра: Цзэу-цзюнь почти влетел внутрь. Белые одежды, волосы, растрепавшиеся от быстрого шага. Новая лента поперек лба. Совсем как та, что лежала у Мэн Яо, скрытая в рукаве, — только вышивка свежая, не распушившаяся от усердной чистки. Научился, наверное, стирать.

Мэн Яо смотрел на него и, кажется, опять улыбался, как за гуцинем в Безночном Городе.

— А-Яо, — Цзэу-цзюнь остановился в полушаге. Протянул руку, сжал запястье через рукав. Мэн Яо безотчетно пожалел, что сквозь плотный, прошитый вэньскими узорами шелк толком не ощутить касания.

— Я обещал, что отвечу после победы, — легко сказал он вслух. — Я победил. Спросите меня, Цзэу-цзюнь.

— Не нужно, — тот мотнул головой. — Я догадался обо всем, еще когда получил твое первое письмо.

— Нужно, — не согласился Мэн Яо.

Он ждал этого вопроса больше двух лет. Он ответит.

— Мне требовался скандал, — упрямо проговорил Мэн Яо. — Ссора. Позор и розыскные списки с моей фамилией. Вэни не приняли бы человека, которому есть куда вернуться. Никто бы не принял. А кто среди своих — убийца и беглец, тому нечего искать у бывших товарищей.

Ему и так понадобилось больше полугода, чтобы завоевать доверие и уважение. И это, пожалуй, был неплохой срок.

— Я хотел, чтобы меня нашел кто-нибудь из Цзиней, — признался он. — Или Не. Чтобы громко кричали, обвиняли в измене и ославили потом на всю армию неблагодарной тварью. А попались вы.

— Лучше я, чем Минцзюэ-сюн, — после недолгого промедления произнес Цзэу-цзюнь. — Я заметил его, когда уходил с той поляны, и счел должным увести. Решил, что ты не обрадуешься встрече.

Получается, его мог застать врасплох глава Не… Сейчас, спустя два с лишним года, Мэн Яо даже не знал, к худу это было бы или к добру. С одной стороны, постановка удалась бы блестяще. Гневу прославленного Чифэн-цзуня поверили бы охотнее, чем словам того Цзиня, что все же наткнулся тогда на подготовленную сцену. С другой — Мэн Яо неизбежно потерял бы уважение главы Не, а этого он не желал.

Впрочем, после того, как Мэн Яо пришлось убить его людей в Безночном Городе, рассчитывать на прежнее отношение и так было бессмысленно.

— Спасибо, что не выдали меня, — добавил он. — Не долети до Вэней отголоски тех слухов о моем предательстве, мне пришлось бы гораздо труднее.

— Ты благороднейший из людей, А-Яо, — тихо и серьезно ответил Цзэу-цзюнь. — Пожертвовать добрым именем, стать изгоем ради призрачного шанса каждый день рисковать жизнью… Я не знаю, смог бы так.

Мэн Яо с трудом подавил желание не спорить и не объяснять — просто слушать.

— Нет, нет. Личные счеты я тоже сводил, — он улыбнулся чуть натянуто. — Тот человек, которого я убил. Он присваивал мои решения и заслуги на каждом совете, а еще скверно отзывался о матушке. Я поэтому выбрал жертвой именно его.

Он собирался выпалить все это еще на поле боя в Ланъя, когда его обнаружит долгожданный свидетель. Но Цзэу-цзюнь не стал гневаться и кричать, не спросил ни «почему ты так поступил?», ни «как ты мог?», ни даже «какого демона?». Он спросил другое.

— Я действительно убийца и предатель. Я действительно виновен, — Мэн Яо думал печально развести руками, но на запястье лежала ладонь Цзэу-цзюня, и ее отчаянно не хотелось тревожить. — Но так было нужно. А если уж кому-то требовалось умереть, чтобы обеспечить мне доверие Вэней, то почему не ему? Я не благороден, Цзэу-цзюнь, я просто совмещал должное с желанным. И я не раскаиваюсь.

Пока он говорил, Цзэу-цзюнь дважды дернулся было возразить, но обрывал себя на полувдохе.

— Да, А-Яо, ты виновен, — произнес наконец он. — Но не жди, что я стану тебя осуждать. Мне тоже случалось решать, кому из моих людей выжить, а кому умереть ради остальных. И мне, и Минцзюэ-сюну, и главе Цзян — нам всем приходилось выбирать.

Так и было, да, только едва ли хоть кто-то из них руководствовался в своем выборе личной неприязнью… Мэн Яо прикрыл глаза, обрывая себя на середине мысли. Все же Цзэу-цзюнь думал о нем слишком хорошо. Неоправданно, беспричинно — но от этого почему-то становилось легко и светло, как во сне, когда вот-вот взлетишь.

— Война скоро закончится. Вэни не продержатся долго без своего главы, — Цзэу-цзюнь ласково улыбнулся. — И тогда, я надеюсь, тебе больше не будет нужды идти на недолжные поступки.

Мэн Яо промолчал. Он сомневался — нет, он был уверен в обратном. С другой стороны, если цель того стоит — почему нет?

По шатру разлилась тишина, мирная и спокойная. Шелестели листья где-то за пологом. Тепло от ладони Цзэу-цзюня понемногу проникало через вышитую ткань, и Мэн Яо сидел неподвижно, зачарованный этим ощущением.

— Теперь ты вернешься в Ланьлин?

От неожиданного вопроса он едва не вздрогнул: чересчур глубоко ушел в себя.

— Да, наверное, — Мэн Яо удивился, насколько тускло и равнодушно звучит его голос.

Он убил главу Вэнь. Его послания из Безночного Города подарили войскам не один десяток побед. А Ланьлин Цзинь последним присоединился к армии Низвержения Солнца и терпел поражение за поражением то в Ланъя, то в Сянхэ, то у границ Сюи. Отец не преминет воспользоваться чужими заслугами, чтобы приумножить славу и добычу своего ордена. Это самое выгодное для него решение.

— Ты не рад, — полуутвердительно заметил Цзэу-цзюнь.

— Я дважды пытался стать отцу желанным сыном, — Мэн Яо бессмысленно усмехнулся. — И дважды он счел, что я ему не нужен.

— А сейчас ты герой и доблестный разведчик, — в голосе Цзэу-цзюня скользило что-то неясное.

— И на совете орденов после войны отец сможет сказать: «главу Вэнь убил мой сын», — вздохнул Мэн Яо.

Это было глупо и, наверное, даже смешно. Он так мечтал, что его признают. Что примут в семью, что станут гордиться им. И вот сокровенное желание почти сбылось — а ему почему-то горько и немного гадко.

Не этого хотела матушка. Совсем не этого.

— Вернусь, наверное, — повторил Мэн Яо. — Больше мне все равно некуда идти. А отец уже не оттолкнет: теперь я ему полезен.

— Некуда? — Цзэу-цзюнь нахмурился. — Но почему? Минцзюэ-сюн с радостью примет тебя обратно, он не раз жаловался, что его новым помощникам далеко до прежнего.

— Я убил заклинателей из ордена Не, — Мэн Яо удивился про себя: неужели Цзэу-цзюнь и вправду не понимает? — Двоих только в его присутствии. Возможно, оправившись от ран, глава Не и осознает, что у меня не было выбора. Но относиться ко мне как прежде уже не сумеет.

Он чересчур хорошо помнил главу Не, чтобы не обманываться. Тот мог не поверить в слова об измене, мог не обращать внимания на слухи — но Мэн Яо зарезал двух адептов из Цинхэ прямо у него на глазах. Такому глава Не не найдет оправданий.

— А проситься в Юньмэн Цзян я, признаться, опасаюсь, — добавил он после недолгого молчания. — Говорят, мертвецы Вэй Усяня чуют Вэней через пару ли. А я все же носил ханьфу с солнцами.

Был еще один вариант. Не связываться ни с кем, а идти тропой бродячего заклинателя или присоединиться к какому-нибудь захудалому клану. Вот только Мэн Яо не обманывался. Ему, служившему при главах двух великих орденов, быстро наскучит этот путь.

Зато в Башне Кои — судя по тому, что он слышал о ней в цзиньских отрядах — жизнь будет интересная. Интриги, борьба за место подле главы, круговерть слухов и сплетен. Яд на краях чашки с чаем.

— Я позвал бы тебя в Гусу, А-Яо, — его вырвал из мыслей негромкий голос Цзэу-цзюня. — Но ведь тебе будет там тесно. Наши правила и устои порой тяготят даже тех, кто рожден в Облачных Глубинах, а ты привык к иному.

На короткое мгновение Мэн Яо представил себя в белых одеждах ордена Лань. Светло-голубой узор на плечах, нефритовый жетон на поясе. Лента поперек лба.

Можно было бы втихомолку спрятать ее, а взамен повязать ту, из рукава. Чтобы всегда чувствовать ее касание на коже.

От последней мысли стало жарко, и Мэн Яо поспешно встряхнул головой.

— Какие правила? — со смехом проговорил он. — Одно я помню: ложиться в час свиньи и вставать в час кролика. Выходит, можно спать всю ночь. Мне нравится. В Безночном Городе я не позволял себе такой роскоши.

А еще в Облачных Глубинах — Мэн Яо помнил это из первых своих бесед с Цзэу-цзюнем — запрещалось обсуждать людей за их спинами.

— Я счастлив был бы пойти за вами, Цзэу-цзюнь, — уже серьезно произнес он. — Но это в самом деле дурная идея. Адепты ордена Лань праведны и благородны, их не пятнает грязь и не трогают пороки, а я… Мне ведь не было тяжело притворяться своим в Безночном Городе. Обманывать, втираться в доверие, убивать союзников ради высшей цели, улыбаться в глаза тем, кого назавтра увижу в Огненном дворце… Сложно, опасно, но не тяжело. Я не просыпался ночами от кошмаров и не сомневался, стоит ли игра свеч. Зачем вам в вашем чистом и светлом ордене такая расчетливая тварь? Цзиням я подхожу куда больше.

Именно поэтому он даже не думал проситься в Гусу. Слишком хорошо знал себя.

Ладонь у него на запястье рывком сжалась.

— А-Яо, ты, — Цзэу-цзюнь запнулся, — ты чересчур высоко ценишь мой орден. В Гусу Лань идут к совершенству точно такие же люди, как и везде в Поднебесной. Мы не святые и не небожители.

Кажется, он только сейчас осознал, что все еще держит Мэн Яо за руку. Вздрогнул одними пальцами, медленно-медленно отпустил.

— Когда отец погиб, а я стал главой, да еще и возжелал повести орден к войне, многие в Облачных Глубинах не собирались мириться с этим, — продолжил он. — Не хотели подчиняться юнцу, не считали верными мои цели. Полагали, что лучше знают, что нужно делать и к чему стремиться. Оттого мне порой случалось идти на поступки, не соответствующие правилам ордена.

Он говорил очень тихо, точно сам с собой, а Мэн Яо никак не мог уложить в голове его слова. Цзэу-цзюнь вынужден был бороться, чтобы удержать власть. Цзэу-цзюню приходилось интриговать и устранять противников.

Да нет, невозможно. Это же Цзэу-цзюнь. Наверняка он имел в виду что-нибудь куда более невинное — скажем, что, убеждая чересчур упрямых старейшин, лукавил и преувеличивал.

Или нет?

На недоуменный взгляд Цзэу-цзюнь улыбнулся чуть виновато, покачал головой. Мэн Яо некстати вспомнил, что в Облачных Глубинах запрещено лгать.

— Это неправильно, — он услышал свой голос, звонкий и срывающийся, будто со стороны.

— Это политика, А-Яо, — вздохнул Цзэу-цзюнь. — Гусу Лань ведь тоже великий орден. А великие ордена далеко не всегда сражаются лишь с нечистью, как бродячие заклинатели. Нередко случается, что их противники — люди. Порой — из своих же рядов.

Разумеется, Мэн Яо знал это: выучил на собственном опыте еще в Безночном Городе. Но он догадывался, на что шел, он сам вызвался быть лазутчиком, обманывать, подставлять и убивать. И он ни о чем не жалел — а чего стоила такая необходимость Цзэу-цзюню, благородному и сияющему?

— Поэтому не считай, что недостоин места в Облачных Глубинах, А-Яо, — Цзэу-цзюнь ободряюще улыбнулся. — И не зови себя дурными словами. Любой из глав орденов в какой-то мере — расчетливая тварь, но что поделать, если того требует наш долг?

— Если хотите, вашей тварью стану я.

Мэн Яо понял, что сказал это вслух, лишь по упавшей тишине. Цзэу-цзюнь замолчал на середине фразы и теперь смотрел на него, широко распахнув глаза.

По спине продернуло морозом. Он совершенно забылся. Совершенно перестал следить за собой. Или это подействовал наконец порошок из листьев мальвы? Успокоительные могут давать такой результат, если переусердствовать…

Но Цзэу-цзюнь не отводил взгляда, и следовало что-то сказать — как тогда, в Ланъя, только он опять не знал верного ответа.

— О чем ты, А-Яо? — очень осторожно, словно ступая по болотной тропе, спросил Цзэу-цзюнь.

— Вам ведь нужно переламывать себя, чтобы мараться в чужой крови, — пробормотал Мэн Яо. — А я и так это умею. Неплохо умею, иначе не выжил бы. Вы можете оставить недостойные дела мне. Я стану вашей тварью, злой, расчетливой и хладнокровной. А вы будете спускать меня со сворки, когда сочтете должным.

Цзэу-цзюнь еле слышно выдохнул: будто захлебнулся дымом от костра. Точно подумал дурное. Только что ведь утешал, убеждал, что после войны Мэн Яо больше не придется обманывать и убивать своих, — а тот сам предложил.

Зря он завел этот разговор.

— А-Яо.

У Цзэу-цзюня подрагивали пальцы, а белая ткань под ладонями смялась неровными складками.

— Ты действительно этого хочешь? Стать моей, — он запнулся, — моей тварью?

Что-то в его голосе заставило Мэн Яо застыть. Таким тоном не задают вопросы, на которые не ждут ответа.

Хочет ли он? Убивать врагов Цзэу-цзюня. Заставлять их исчезать тихо и бесследно — или громко и страшно, если понадобится. Обманывать, плести интриги на два десятка ходов и вынуждать союзников поступать так, как желает Цзэу-цзюнь. Брать на себя все, что запрещают правила Облачных Глубин и что жизненно необходимо главе великого ордена.

Бессмысленный вопрос. Он уже вступил на этот путь, когда ушел в Безночный Город. И когда Цзэу-цзюнь переборами гуциня назвал имя своего врага — не колебался и мгновения.

К тому же кто пообещает, что и в ордене Цзинь ему не придется взваливать на себя эту ношу? Отец наверняка справедливо рассудит, что человек, бывший успешным разведчиком в Знойном дворце, отлично подойдет для потаенных дел — а незаконным, нелюбимым сыном и пожертвовать легче, если понадобится. И если решать, ради кого лгать и предавать: ради отца или Цзэу-цзюня…

Он должен был выбрать отца. Желание матери, традиции, сыновняя почтительность — все подталкивало к этому.

Он не хотел выбирать отца.

Однако, если не строить чересчур смелых догадок — отец ведь до сих пор ничего ему не предложил. Даже не намекнул, что признает. Это лишь его, Мэн Яо, пустые домыслы. А потому не стоит приписывать отцу решений, которых тот не принимал.

— Да, — вышло коротко и хрипло. Мэн Яо кашлянул, улыбнулся неловко. — Только вы предупреждайте, кого рвать, а на кого даже рычать нельзя. В Безночном Городе я разбирался сам, но там врагом был каждый — а после войны все пойдет иначе.

Долгое мгновение Цзэу-цзюнь не двигался. Потом медленно, как под водой, поднял руку и коснулся узла, стягивающего на затылке клановую ленту.

Мэн Яо дернулся, будто по плечам хлестнули плетью из вэньского пламени. Как он не сообразил? «Держи себя в узде» — так, кажется, гласит скрытый смысл ланьских лент? А он сказал, что готов стать для Цзэу-цзюня тварью на сворке. Отдать ему поводья.

Он не это, не это имел в виду. Не думал напрашиваться. Не посмел бы. Его неверно поняли.

Чтобы замотать головой и отшатнуться, понадобилось больше решимости, чем чтобы ударить в спину главу Вэнь.

— Нет, нет. Цзэу-цзюнь, я предлагал только службу и верность, — Мэн Яо говорил быстро, не давая себе передумать: слишком хотелось промолчать и протянуть руку в ответ. — Я не прошу большего. Не могу просить.

Хватит с него и той ленты, которую он однажды подобрал на поле боя. И этого-то, если судить честно, чересчур много.

— А-Яо, ты говоришь не просто о службе, — глаза у Цзэу-цзюня казались темными от волнения и какими-то шалыми, словно его ударили по затылку или поцеловали. — Ты говоришь, что готов сделаться моим клинком. Отдать мне право решать, против кого обратить твои умения, право останавливать тебя, если придется. Ты разрешаешь мне стать твоей лентой.

Его слова звучали сбивчиво и торжественно, а у Мэн Яо почему-то пересохло во рту. Он имел в виду другое, он просто не учел ланьские традиции и потому сказал двусмысленность — но желал бы он того, о чем подумал Цзэу-цзюнь?

Да. Да, трижды и четырежды да.

— Это доверие, большее даже, чем то, что связывает спутников на тропе самосовершенствования, — Цзэу-цзюнь, казалось, чуть успокоился, но взгляда так и не отводил. — Но у меня нет ничего, что могло бы достойно его скрепить. Только лента. Ты возьмешь ее, А-Яо?

Стало горько и грустно. Цзэу-цзюнь ведь никогда не мечтал назвать его своим спутником. Он всего лишь не разобрался в ситуации и счел, что сделанный Мэн Яо выбор заслуживает такого жеста.

Или нет? Мэн Яо же объяснил. Дал Цзэу-цзюню возможность отступиться, отказаться от опрометчивого решения — а тот не пошел на попятную. Это что-то да значило, верно?

А еще с точки зрения ланьских обычаев все его колебания не имели ровным счетом смысла, потому что лента Цзэу-цзюня — взятая без ведома, только что не обманом — уже два года лежала в рукаве у Мэн Яо.

Интересно, сочтет ли его Цзэу-цзюнь порочным и развращенным человеком, когда услышит об этом?

— Я не могу принять вашу ленту, — тяжело пробормотал Мэн Яо.

Не вглядывайся он столь отчаянно в лицо Цзэу-цзюня, ничего не заметил бы. А так лишь замер на полуслове, безотчетно отмечая про себя и короткую бледность, и закаменевшие скулы, и сомкнувшиеся на миг ресницы.

Он все-таки желал отдать ее. Не ради красивого жеста, не чтобы закрепить служение — просто отдать.

Внутри стало тепло, и неудержимо потянуло то ли улыбаться, то ли смеяться, то ли подползти к Цзэу-цзюню и прижаться лбом к его ладони.

Вместо этого Мэн Яо неровно выдохнул и полез в рукав. Вокруг пальцев знакомо обвилась гладкая ткань.

— Я не могу принять ее, — легко и радостно повторил он и протянул руку вперед. — Потому что она уже два года как у меня.

Тонкий шелк двумя концами спадал вниз.

— Вы потеряли ее в бою, — зачем-то объяснил Мэн Яо. — В налете у Цзаояна. Один из вэньских адептов сбил ее ударом меча, а я забрал. Не хотел, чтобы она лежала в трофейных Безночного Города.

Цзэу-цзюнь не отвечал, только все не отводил взгляда, словно никак не мог оторваться от белых переливов.

— Ты неправильно ее носишь, — произнес он наконец.

По ладони прошлись теплые пальцы. Мэн Яо завороженно следил, как Цзэу-цзюнь взял у него ленту, как расправил бережно и ласково. Потом ткань коснулась лба, а в груди закололо, и Мэн Яо осознал, что давно уже затаил дыхание.

Лента перечеркнула виски, прильнула к волосам и сомкнулась узлом на затылке.

— Вот так хорошо, — тихо сказал Цзэу-цзюнь. — Лучше, чем в рукаве, правда?

Мэн Яо беззвучно кивнул и осторожно, как во сне, дотронулся до обтрепавшегося когда-то завитка вышивки.

Из блаженного оцепенения его вывел шорох ткани. Мэн Яо невольно вскинулся и увидел, как Цзэу-цзюнь рывком сдергивает с головы собственную, новую и незатертую ленту.

— А чтобы все всё поняли, — улыбнулся он лихо и широко и небрежным жестом сунул моток белого шелка в рукав.

Поймут, молча согласился Мэн Яо. Тут любой поймет. И глава Не, и целители, и весь ланьский лагерь… И отец — после, когда они встретятся. Вот и хорошо. Пусть не переступает через себя, приглашая в орден нелюбимого сына. Тому и без него есть куда идти и ради кого убивать.

А миники выложим чуть позже)

@темы: Магистр, тварьчество наше, ФБ и ЗФБ